«Желаешь проучить их всех?»
«Надо – жги. Пылай. Взлетай. Так высоко, чтобы в случае падения разбиться насмерть, либо же не пытайся взлететь напрочь, чтобы в случае падения не остаться израненной и скорбящей от поражения. Проучи их всех».
– А что с твоим… – начал было Ян, подразумевая красный балдахин и первую ночь, презрительно фыркнул и отвёл взгляд, – …тот Бог. Что с ним? Ты бы согласилась на ещё одну встречу?
Проверял меня? Пытался подцепить? Уколоть? Зачем он спрашивал?! Уверенное и ощущаемое «нет» я заменила отвратительным, искушённым взглядом и выдала певчее:
– Разумеется, Ян. Он особенный. Он – совсем другое дело.
– Зря цепляешься, Луна! – неожиданно воскликнул мужчина и запричитал. – Зря-зря…Тебя (да и кого-либо ещё) он в жёны не возьмёт, не строй мечты. Не думай о Первом, соединяя и скрепляя вас в бесконечный союз: это право, эта возможность – исключительна и редка. А вы – из миллионов: порочные и разбитые.
И после мы молчали: я выкурила сигарету, а Ян перевернул кипу бумаг.
Не выдержал, обратился:
– Скажи, Луна, – вдруг загудел недовольный голос – сорвавшись, – он тебе так понравился? Его харизма, что? Или понравился сам процесс? Или он в процессе? Отчего ты отказываешься работать, но перед ним ноги твои сами размыкаются?
Всё внутри притупляется…
Не рычи, Луна. Не огрызайся. Поступай как он. Бей как он. Проучи.
– А, так тебе это покоя не даёт? – сглотнув обиду, протянула я. – Тебе по пунктам расписать, что мне понравилось, или в хронологическом порядке перечислить? Ночь была длинной.
Мужчину окатило злобой и ревностью: в секунду схватил – пальцы сомкнулись замком – за горло. Притянул и хотел выпалить что-то ещё, но я рассмеялась ему в лицо и тем самым заставила отпустить.
Хочешь выжить в мире сумасшедших – будь сумасшедшим или играй сумасшедшего. Велика вероятность обрасти этой ролью и породниться с нею, а потому велик шанс найти своё место в этом безумном мире.
Хозяин Монастыря не ожидал такой реакции. Как с моей, так и со своей стороны. Он посмотрел на покрасневшую ладонь, на едва прорисовавшуюся тень на моей шее и отступил.
– Говоришь, ночь была длинной? – попробовал слова на вкус и едва ими не подавился. – Что-то подсказывает, длинной она была от бездействия. Он не тронул тебя, верно? Пожалел, думаешь ты…Вымолила?
– Ты хочешь в это верить, Ян, но уже поздно.
– Я убеждён.
– Отчего же?
– Ты спокойна, – о, просто тебе неведом пожар в душе, – легка, – груз спрятан за плечами, а потому незрим, – в той же манере измываешься надо мной, подстрекая им, – что ещё мне остаётся? – признайся.
– Спроси у обслуживающих комнаты девочек, если до того опустился. Проверь простыни.
– Я верю в женскую солидарность.
– Тогда правды тебе не узнать. Можешь, конечно, позвать его…и спросить всё сам. Но не покажется ли это странным?
Тут я оступаюсь.
– О, радость, уж что-что, а это странным показаться не может. Тебе неизвестно былое: связывающее прошлое и степень откровенности.
– Ты всегда обсуждаешь своих женщин с клиентами?
– Предпочитаю слушать об их женщинах. Иногда делить.
Беседа вновь перетекает в его сторону, и я должна перевесить: ужалить, усмирить. Дотягиваюсь до остывшей руки и кладу её чуть ниже своей груди, чтобы мужские пальцы могли пересчитать прорисованные рёбра.
– Хочешь знать, делал ли он так?
Опускаю руку, вырисовывая дугу талии, и замираю на ней. Ян чертыхается, скалится и едва не воет, но совладать с самим собой не может.
Ты проиграл.
– Тебя волнует, как далеко он зашёл?
Прилипаю к краю стола и, закинув ногу на ногу, позволяю спуститься до бедра.
– Остался здесь или сделал вот так…?
Отодвигаю раскосую юбку и указываю на внутреннюю часть, где кожа особенно мягка и тепла.
– Ты знаешь этого человека. Как он поступил?
Хозяин Монастыря закрывает глаза. Однако не для того, чтобы представить, а чтобы не видеть. Не думать. Не ловить бархат кожи, не воображать, как ею обладал иной. Или же…?
– Когда он касался одних губ, – заключила я и показательно прикусила изнанку щеки, – пальцы у него были холодные. Когда касался других – горячие. Угадай, в какой момент какие?
Я соврала, но то подействовало.
Ян ругнулся на старом наречии. Рот его наполнился обилием шипящих, глаза – гневом. Отодрал руку от моего бедра и ею же схватился за челюсть.
– Я не верю тебе.
– И не должен, – пожала плечами. – Но в следующий раз, когда встретитесь с ним, присмотрись к его губам и предположи, где они были, – я засмеялась, а Хозяин Монастыря повторил ругательства. – Позволишь ему подписать хоть один документ, зная, что сжимающие перо пальцы, сжимали нечто ещё? Позволишь ему говорить, разрезая воздух языком, с осознанием, что ещё изучал этот язык?
– Закрой свой поганый рот, Луна, – обмяк мужчина. То было поражением с его стороны и первая одержанная мной победа. Вкус был сладок, хотя немного отдавал металлом.
– Чего ты завёлся, папочка? Хотел пригласить в спальню? Расслабься, Ян, обойдусь без твоего пыхтения.
– Что ты сказала?
– Сказала, мне необходимо новое платье. Хочу синее, в пол. Могу просить тебя о новой одежде?
– Послушницы не могут… – в попытке сделать хитрую улыбку, ответил Ян. – Ты можешь.
Так просто. Ману говорила: «Лови мужчину: провоцируй, подстрекай, ибо действия эти вызовут у него природный экстаз, естественную эйфорию. Пущай возгордится от осознания собственной значимости, если посмел добыть своими силами нечто тебе недоступное. Пользуйся, птичка». И в конце учения Мамочка добавила: «Думаешь, мужчины используют женщин? Поступай обратно. Позволяешь иметь себя – имей первостепенно».
Под окончание недели Хозяин Монастыря принёс желаемое.
Я скомандовала отвернуться и скинула с себя старые одежды: телесные чулки и чёрное, больше походившее на пеньюар, платье на тонких бретелях. Ян – так на него непохоже – послушался. И лишь мгновение спустя позволил глянуть на пущенную в пол юбку насыщенно-синего цвета.
– Достаточно синее?
– Можно утонуть.
– Согласен, – вполголоса обронил Ян и взглядом припаялся к – удивительно, но не свежему наряду – лицу. – Выглядишь…желанно.
– Считаешь…? – решила поиграться я. – Тогда…почему бы тебе… – Я посмотрела через плечо и притупила взор, а по переменившейся мимике поняла, что мужчина ещё до окончания фразы построил иную беседу и мысленно отвёл меня в спальню. – …почему бы тебе… – затаил дыхание, – действительно не разрешить посещение Гелиоса?
