Я метнулась назад, к дыре в заборе, попыталась найти нужные доски, но мгновенно сбилась со счёта, на секунду прилипла лопатками к ограде и тут же рванула к калитке, зацепилась обо что-то ногой, повалилась на землю, но моментально вскочила, заодно прихватив какую-то палку.
А пёс, прорезав длинными жилистыми лапами борозды на песке, остановился напротив, совсем рядом, на расстоянии одного прыжка, и снова рыкнул, когда я попыталась дёрнуться к калитке, вынуждая замереть на месте, загоняя в ловушку. Он опустил голову, вздыбил шерсть на загривке, сложил гармошкой нос, обнажив огромные, мерцающие в лунном свете клыки, и низко, гортанно, протяжно зарычал. Настолько устрашающе, что у меня вмиг разогналось сердце, затряслись колени, и я всем телом прижалась к забору и, не в силах отвести взгляда от прозрачных глаз, крепче стиснула пальцами палку.
Пёс поднял голову и завыл, выпуская из пасти густые клубы пара. Оглушительно громко для почти уснувшего леса, и по позвоночнику прошла крупная дрожь, а кровь, секунду назад жгущая вены, мгновенно застыла. А когда мне показалось, что вот теперь он точно на меня кинется, вопьётся, разорвёт, в доме открылась дверь, выбрасывая во двор ковёр оранжевого света, и боковым зрением я увидела тёмный силуэт.
Он что-то сказал, я не разобрала, но второй твёрдый, грозный, строгий окрик прорвался через шум в ушах:
– Тузик, фу! Место!
И пёс отступил. Выписал тяжёлыми шагами восьмёрку, не спуская с меня глаз, затаился в самой тёмной части двора и замолк, исчез, испарился, и только лунный свет, двумя точками отражавшийся в бездонной черноте, напоминал, что за мной всё ещё следят.
Я выдохнула. Коротко, но шумно, пока не веря, что всё закончилось, продолжая чувствовать, как дрожат руки, как ноют напрягшиеся мышцы, как неровно стучит сердце, как кружится голова. А потом перевела взгляд на человека на крыльце.
Он по-прежнему оставался для меня лишь тёмным силуэтом, свет бил ему в спину, не позволяя рассмотреть лицо, и я отчаянно щурила глаза, пока не поняла, что и сама застряла где-то на границе тьмы и света, белёсым пятном прильнув к забору. С огромным усилием оттолкнувшись локтями – так, будто выпустила из рук спасательный круг, – я буквально заставила себя шевелить ногами, выйти на свет, встать прямо напротив крыльца и поднять глаза.
И сердце вдруг забилось так, словно столкновение со свирепым чудовищем было лишь разминкой, вот он – настоящий страх, вот оно – свинцом налитое бремя, давившее на грудь шесть лет, вот они – тяжёлые ноги, которые вросли в землю и не двигаются, когда так хочется бежать.
Но я подошла. Медленно, осторожно, не отрывая взгляда, не дыша. Остановилась у нижней ступеньки и сказала, прошептала, выхрипнула:
– Ты живой?
Глава 3
– Ты живой? – спросила я у мальчишки с соломенными волосами шесть лет назад.
Он одиноко лежал на песке в той части пляжа, куда обычно купающиеся, загорающие и прочие туристы не добирались, а меня занесли ноги в поисках янтарных зёрнышек и отполированного плавника.
– Можешь потыкать в меня палкой, – ответил мальчишка.
Не пошевелился, не открыл глаза, лишь уголок рта дрогнул в улыбке, и я покрепче перехватила зажатые под мышкой деревяшки. Ни в кого ими не тыкала, конечно, но и не ушла, так и осталась стоять рядом, с любопытством разглядывая бронзовую кожу с искорками веснушек на носу, выгоревшие на солнце пряди волос и размеренно вздымающуюся грудь, обтянутую алебастровой футболкой. Он выглядел таким расслабленным и безмятежным, будто точно знал, что делает, валясь на песке в безлюдном месте, и мне нестерпимо захотелось урвать кусочек этой умиротворённости, попробовать манящее спокойствие на вкус. Поэтому я сгрузила плавник на землю и легла рядом.
Мальчишка повернул голову, открыл глаза. Я сделала то же самое.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – отозвалась я.
А потом мы снова подставили лица солнцу и замолчали.
Где-то в ногах пели колыбельную волны, шкодливый ветер строил песчаные замки прямо на коже; в дюнах, прикрыв рот ладошкой, шелестяще хихикала морская горчица, и даже чайки, казалось, кричали что-то убаюкивающее, вровень со стуком сердца. Тело тут же налилось приятной тяжестью, бесформенные цветовые пятна перед глазами стали превращаться в образы, и когда сознание лизнула сладкая мысль, что ещё чуть-чуть – и вырублюсь, в ухо влетело:
– Не спи.
Я с трудом разлепила веки и обнаружила, что мальчишка меня бесстыдно рассматривал, и в карих глазах плескалось озорство.
– Это только кажется, что солнце не жарит, но ты светлая и обгоришь в два счёта, а в магазине сметана закончилась.
На мне, вообще-то, был толстый слой солнцезащитного крема, но я всё равно улыбнулась и уточнила:
– Уже пора переворачиваться?
– Не, лежи. Ещё пять минут можно, я засекал.
И он снова откинул голову на песок и закрыл глаза.
– Я Илья, кстати.
– Мира.
– Ты ведь живёшь у Агаты?
– А ты откуда знаешь?
– Хм. Когда в посёлке в лучшее курортное время можно насчитать от силы сотню человек, как-то быстро обращаешь внимание на новые лица примерно твоего возраста. Особенно если эти лица странные и вечно шарятся по лесу в одиночестве. Сколько лосей уже встретила?
– Ни одного.
– Ладно, не переживай. К концу лета у них начнётся гон, насмотришься ещё.
Я перекатилась на бок, подпёрла голову рукой и спросила:
– Хорошо, я странная. А в чём твой недостаток?
Илья открыл глаза и посмотрел на меня, казалось бы, удивлённо, но я не могла отделаться от ощущения, что было в его взгляде что-то плутовское.
– Я разве сказал, что это твой недостаток?
– Тогда достоинство, – приняла правила игры я, – в чём твоё достоинство? Чем ты выделяешься на фоне сотни жителей посёлка?
– Ну… – Он пожал плечами, и это секундное замешательство перед началом восхваления собственных подвигов показалось мне жутко милым. – В узких кругах я известен тем, что ремонтирую ржавые тазы. Которые некоторые ещё почему-то называют машинами. «Копейками», например.
– О, так это ты починил нашу «копейку»? – воскликнула я. – Тётя Агата рассказывала, что купила её в непотребном состоянии, а сейчас вон по магазинам гоняет, и иногда мне кажется, что это больше ради эффекта, а не за свежим хлебушком. Ты автомеханик, значит?
– Да нет, это так, хобби на лето. Я на кораблестроительном учусь. – Илья вдруг резко сел – футболка натянулась на широких плечах – и впился взглядом в горизонт, а потом указал рукой на крохотную точку в том месте, где вода и небо смешивались. – Представь, вот идёт по морю судно, громадина такая, сухогруз с дедвейтом под сто тыщ тонн, и не тонет. А всё потому, что ты молодец.
