Память о поселившейся в друге ожесточенности была слишком свежа. Вместо этого Берген сосредоточился на строительстве своих городов. Полмиллиона человек работали на него, двенадцать городов одновременно поднимались над равниной. Большей частью земля оставалась непотревоженной, но города вознеслись на такую высоту, что ветра исчезли, а деревья-хлысты начали вымирать. Кто же знал, что семена должны были падать в землю с высоты не более метра и что без сильных ветров, которые пригибали деревья к земле, семечки, летя с самых вершин, разбивались и погибали? Через пятьдесят лет с лица планеты исчезнет последнее дерево-хлыст. И слишком поздно что-либо менять.
Берген очень тосковал по этим деревьям. Он жалел их. А города уже заселялись. Космические корабли прибывали бесконечной чередой, чтобы опуститься в единственном космопорте в галактике, способном выдержать их вес. Пути назад не было.
Проснувшись в четвертый раз, Берген узнал, что его старания были отмечены императрицей и теперь он будет целых десять лет Спать под сомеком и бодрствовать всего год.
И тогда он понял, что если Дэл так и не сумел добиться сомека, то сейчас ему уже сорок с лишним, и в следующее его пробуждение он превратится в дряхлого старика, тогда как ему самому едва минет двадцать пять. Он вдруг пожалел, что столько времени избегал встреч с другом. В сомеке таилось немало странных загадок. Он отрезает тебя от людей. Пускает твое время по отдельной колее. И Берген осознал, что вскоре окружать его будут только те, кто следует тому же расписанию приема сомека, что и он.
О большинстве своих старых друзей он не сожалел ни капли. Еще во время первого периода сомека он потерял и мать, и отца. Но Дэл — это другое дело. Он не видел Дэла целых три периода бодрствования и соскучился по нему.
До этого они были так близки.
Найти его оказалось нетрудно — Берген просто спросил у одного своего знакомого с хорошим вкусом, не слышал ли он когда-нибудь о Дэле Ваулзе.
— Слышал ли христианин об Иисусе Христе? — расхохотавшись, отозвался тот.
Берген не слышал ни об Иисусе, ни о христианах, но смысл фразы уловил. Он обнаружил Дэла в большой студии, выстроенной в уголке нетронутой природы, где деревья закрывали кронами громады восьми городов, высящихся в отдалении.
— Берген! — удивленно воскликнул Дэл. — Я уж думал, что никогда тебя больше не увижу!
Берген в потрясении взирал на человека, который был когда-то другом его детства. Четыре года, минувшие для Бергена, превратились в двадцать лет жизни Дэла, и различия между бывшими друзьями были поразительными. Дэл обзавелся животиком и превратился во внушительного тучного мужчину с громадной бородищей и жизнерадостной улыбкой. («Это не Дэл!» — кричало что-то внутри Бергена).
Судя по всему, дела у него шли хорошо, он пребывал в благодушном настрое и на первый взгляд был абсолютно счастлив. Но для Бергена он стал абсолютно чужим, старшим по возрасту человеком, к которому надлежит относиться с уважением.
— Берген, ты совсем не изменился.
— Зато ты теперь другой, — ответил Берген, попытавшись улыбнуться и делая вид, что пошутил.
— Заходи. Взгляни на мои картины. Обещаю не мешать и держаться в сторонке. Жена говорит, я так растолстел, что за моим животом даже самой огромной картины видно не будет. А я отвечаю, что просто пришлось располнеть, иначе накопленные капиталы не влезали в пояс. — Хохот Дэла гулко раскатился по комнате, и с балкончика в студию ворвалась женщина средних лет.
— От тебя у меня тесто не всходит, стаканы лопаются, а теперь ты еще и на птиц покусился. Посмотри, от твоего рева гнезда с деревьев посыпались! — в притворном гневе крикнула она.
Дэл мигом преобразился. Он стал похож на влюбленного медведя. Подковыляв к ней, он неловко ее облапил, поцеловал и потащил за собой.
— Берген, познакомься с моей супругой. Трив, это Берген, мой старый друг. Ярким лучом далекого прошлого он снова ворвался в мою жизнь. Он восполнил меня, и наконец-то я обрел целостность.
— Ты и так уже полон, дальше некуда, — проворчала Трив.
— Я женился на ней, — сказал Дэл, — потому что мне нужен человек, который бы постоянно повторял, какой я ужасный маляр.
— Не то слово. Просто кошмар какой-то! Лучше всех.
Из великих разве что Рембрандт еще способен потягаться с нами! — И Трив игриво пихнула Дэла в плечо.
«Я больше не выдержу, — подумал про себя Берген. — Это не Дэл. Слишком дружелюбен, чересчур радуется жизни. Кто эта женщина, которая позволяет себе такие вольности с моим великим другом? И кто этот довольно ухмыляющийся толстяк-самозванец?!»
— Да, мои полотна, — спохватился Дэл. — Пойдем, я покажу их тебе.
Именно эти полотна, развешанные по стенам, окончательно убедили Бергена, что перед ним действительно Дэл.
Да, голос за его плечом звучал по-прежнему весело и принадлежал уже пожилому человеку. Но картины, мазки кисти, переливы красок, полутона — вот где скрывался настоящий Дэл. Они были рождены болью и кровью рабского труда в поместье Бишопов; однако теперь они были исполнены спокойствия, прежде Дэлу не свойственного. И все же, глядя на них, Берген осознавал, что эта безмятежность всегда присутствовала в них — просто она ждала подходящего мига, чтобы вырваться на свободу.
В полотнах было кое-что и от Трив.
За обедом Берген с некоторым стыдом признался ей, что да, он и есть тот самый человек, который создал все эти города.
— Весьма впечатляюще, — кивнула она, ставя букетик полевых цветов в вазу.
— Моя жена ненавидит города, — сказал Дэл.
— Насколько я помню, ты от них тоже не в восторге.
Дэл было расхохотался, но потом вспомнил, что сначала неплохо бы проглотить то, что в данный момент находилось во рту:
— Берген, друг мой, я выше этих материй.
— Следовательно, — незамедлительно отреагировала Трив, — материи эти весьма прочны, раз способны выдерживать твой вес.
Дэл улыбнулся, снова облапил жену и сказал:
— Во время еды не смей даже заикаться насчет моего веса, Худющая. Это портит мне весь аппетит.
— Так, значит, ты изменил свое мнение насчет городов?
— Все города — мрачные, уродливые создания, — объяснил Дэл. — Я отношусь к ним как к огромным сточным канавам, которые убивают все в округе. Когда на планету, которая может вместить всего лишь пятнадцать миллионов населения, набивается пятнадцать миллиардов человек, надо же куда-то сливать отходы. Вот и начинаешь нагромождать металлические плиты друг на друга, и деревья постепенно вымирают. Под силу ли мне остановить прилив?
— Конечно, — кивнула Трив.
— Она безгранично верит в меня. Нет, Берген, я закончил войну с городами. Городские жители покупают мои картины и дают мне возможность жить в роскоши, писать изумительные полотна и спать с красавицей женой.
