– Красюк его зовут, Павел Анатольевич. Кличка Холера.
Грузин задумался. Холеру он знал хорошо, тот был фигурой не самой крупной, но весьма мерзопакостной. Никогда он с ним никаких дел не имел и впредь иметь не собирался. Как раз тот случай, когда не тронь говно – не завоняет. Тут можно было бы закончить разговор, но любопытство в очередной раз подвело Грузина. Чем два этих скромных вежливых лоха навлекли на себя гнев Красюка, интересно…
Кантришвили побарабанил пальцами по подлокотнику.
– Ну, и что вы ему сделали? За что убить хочет?
– Максим Максимович облил его вином.
– Каким вином? – не понял Грузин.
Коршун посмотрел на спутника.
– Кабернэ, – отвечал тот, пожав плечами. – А что, есть разница?
– Конечно, есть. Кабернэ на такую тварь жалко тратить. Надо было взять бутылку сангрии или какого-нибудь еще дерьма – и прямо по черепу, не открывая.
Буш задумался на секунду.
– Да, пожалуй, так лучше, – согласился он. – В следующий раз так и сделаю.
Он ясно представил себе, как Холера – разнеженный, полусонный – сидит на веранде, на теплом солнышке, подставив лицо и пиджак ласковым лучам ранней осени. А он, Буш, идет к нему от кухни прямо по дорожке, гравий похрустывает под его ногами, на подносе поддельным рубином сияет бутылка самого дешевого вина. И вот, подойдя совсем вплотную, Буш перехватывает эту бутылку за прохладное узкое горлышко, коротко замахивается и…
– Да, – повторил Буш, – в другой раз так и сделаю.
Грузин посмотрел на него с интересом: молодец парень, не боится. А ведь Красюк – садист конченый, попади ему в руки – распилит на мелкие кусочки.
Аслан понял его взгляд по-своему и хотел уже было уводить гостей, но Кантришвили остановил его легким движением руки.
– Как все вышло? – спросил он благожелательно.
– Случайно, – сказал Коршун.
– Я не тебя спрашиваю… – Грузин смотрел на Буша.
Тот пожал плечами.
– Холера этот ваш заказал бутылку вина, скандалил, бранился. Рука дрогнула.
– Ты что, официант?
– Да.
– Вообще-то он вра… – начал Коршун, но снова был остановлен нетерпеливым жестом.
– Ты – официант, это твой косяк, и приходишь ко мне, серьезному человеку, из-за бутылки вина? Ты знаешь, сколько у меня дел?
– Откуда же мне знать? – Буш, равнодушный к величию собеседника, говорил совершенно искренне. – Я вообще про вас первый раз сегодня услышал.
И этот ответ понравился Грузину. Он хороший парень, этот Буш, хотя и пыльным мешком по голове трахнутый. Плохо только, что боль опять начала закручивать свои вихри. Он почувствовал тошноту – верный признак начала мигрени. Ее прервали насильно, не дали выболеть, и теперь она возвращалась в два раза злее против прежнего. Но он решил держаться до последнего: мужчина он, в конце концов, или потомок Дарвина?
– В первый раз услышал, – терпеливо повторил Грузин, пытаясь заговорить, заболтать подбирающуюся боль. – Зачем же пришел тогда?
– Саша велел. – Буш кивнул на спутника. – Сказал, что Красюк от меня кусок отрежет, пожарит и съесть заставит.
Грузин хмыкнул.
– Ерунда… Жарить не будет, он дикий, сырым есть велит.
Некоторое время Кантришвили размышлял. Коршун зорко следил за его лицом, Буш рассеянно разглядывал золоченый, крытый тьмою потолок.
– Вы хорошие ребята, мне нравитесь, – наконец сказал Грузин. – Ты – гордый человек, не стерпел оскорбления, а ты, Коршун, настоящий друг, рискуя собой, его спасаешь. Все это я понимаю и приветствую. Но вписываться за вас не стану. Сегодня я вам помогу, а завтра здесь будет очередь, и всем срочно помоги. А у меня бизнес, а не благотворительность. Я вам не айболит какой-нибудь, нормальный мафиозо.
– Говорили, Грузин – благородный человек… – хитро начал было Коршун, но хозяин отмахнулся: не дави лестью, не люблю.
– Мое благородство для узкого круга, это капитал, им не разбрасываются. Кто ты мне – брат, сват, нужный человек? Мы раньше даже знакомы не были… Нет, парни, мне вас жалко, но выпутывайтесь сами.
– Я думал, вы все можете, никого не боитесь… – Коршун не отступал, не отчаивался, а может, просто и отступать было некуда. – Я думал, для вас Красюк – не соперник.
– Мне никто не соперник, но у нас свои законы, – высокомерно сказал Грузин. – Медведь не затем в лесу, чтоб у лисы мышей отжимать. Сами подставились, сами разруливайте. Попробуйте еще раз с Холерой потолковать, деньгами откупитесь…
– Нет денег, – сказал Коршун.
– Да ладно! – не поверил Грузин. – Что, пары тысяч баксов за костюм не найдется?
– Парой тысяч дело не обойдется. Максим Максимыч морду Холере начистил.
Грузин только присвистнул.
– Красюку – морду?! Ты японский камикадзе, что ли, или как тебя звать?
– Он первый начал, – сказал Буш и сунул руки в карманы – как мальчишка, честное слово.
Грузин снова смотрел на него с интересом, даже про болезнь, затаившуюся у кресла, забыл.
– Он начал, и ты ответил, да? Скажи, дзамико, кто ты такой, почему я раньше про тебя не слышал? Только не говори, что официантом родился, это подлые душонки, трусливые, за чаевые маму родную продадут. Кто ты, назовись?
– Я врач, – сказал Буш с вызовом. – Врач-гомеопат.
Грузин скислился, весь кураж у него пропал, распылился.
– Еще один врач, да? Ненавижу я вашего брата, все эти врачи, колдуны, экстрасенсы, только и знают, что мочой человека пичкать, хвосты ему резать, а сам – деньги давай, деньги, деньги!
– Он не такой врач… – начал было Коршун.
– Все вы такие, все одинаковые, толку от вас… – Хозяин вздохнул. – Ладно, нет времени с вами, у меня еще встреча серьезная. Аслан, проводи.
Аслан крепко взял гостей под локти, развернул, повел к двери. Еще шаг, другой – и дверной проем поглотил бы их, как могила глотает мертвых – глубоко, невозвратно. Но за секунду до этого Буш вдруг повернул голову к Грузину и сказал:
– Мигрень у вас с аурой?
– С аурой, – механически отвечал Грузин и тут же подскочил. – Что, какая мигрень? Кто раззвонил, замочу! Аслан, ты?
Охранник задрожал от обиды.
– Убей Аллах, хозяин, как можно!
– Тогда откуда? Кто стуканул?
Но Буш не отвечал на крики, словно и не слышал. Он отвел руку Аслана, вернулся к Грузину, смотрел ему в глаза.
– Чем лечитесь?
– Всем лечусь, – с горечью отвечал Грузин, махнув рукой на секретность: знают двое, знает и свинья. – Папазол, диклофенак, кофетамин, суматриптан, топирамат, амриптилин, метопролол, верапамил, ромашка девичья – девичья мне, мужчине! Крокодилом лечусь, мочой лечусь – какашками только не лечусь, все остальное было.
