Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Попробовал ногтями и распятие и бляшку – ничего не получилось, как бы они ни были прикреплены, прикреплены на совесть. Самая настоящая картина, и точка.
Осененный внезапной догадкой, направился к пейзажу с охотничьим домиком. Только сначала взял висевший на высокой спинке кровати ППС и передернул затвор. Кому-то, может, и будет смешно, но посмотрел бы я на него на моем месте… Осторожно потыкал дулом автомата в картину. Она чуточку подалась именно так, как должен был податься под легким нажимом натуральный холст. И я в картину не провалился, и на меня оттуда ничего страхолюдного не выпрыгнуло. Тоже самая настоящая картина – вот только ведет себя как-то странно, словно это не картина, а зеркало, отражающее старательно время суток. Луна на ней чуточку передвинулась точно так же, как настоящая луна за окном…
А если взглянуть, что у нас слева? А слева у нас в точности такое же распятие, как на портрете графини, – и присобачено также на совесть. А вот справа… А справа на том месте, где на портрете графини красуется украшение в форме щита с непонятным вензелем и непонятной надписью, зияет дыра чуть потоньше моего мизинца. И сразу видно, что щиток выковыряли совсем недавно, то ли отверткой, то ли стамеской, то ли еще чем-то острым, свежая древесина белеется, и щепочки вокруг дырки видны…
Черт! Я никак не мог ошибиться. На втором этаже охотничьего домика слабо светился огонек – то ли свеча, то ли светильник, одним словом, что-то старинное, соответствующее веку, когда картина была написана. И что-то вроде белки опять пронеслось по стволу, на сей раз сверху вниз, пропало в кустарнике. Картина явно жила своей жизнью, причем не похоже, чтобы собиралась вмешиваться в мою – и на том спасибо.
Вот и все скудные результаты моей искусствоведческой экспертизы – покажите мне, кто в таких условиях сделает больше… А потому я повесил автомат на место, сел за столик – правда, лицом к пейзажу – и принялся разбирать пистолет. Привычное занятие очень быстро вернуло полное душевное спокойствие, и я быстро понял, что ничегошеньки сделать не могу и жить мне с этой картиной в одной комнате и дальше.
А собственно говоря, что я мог сделать? Вызвать кого-нибудь из начальства или из «Смерша»? Так они и приехали после моих сбивчивых объяснений… Позвать Яноша – как-никак комиссар по делам искусств? Еще большой вопрос, согласится ли он сидеть у меня в комнате несколько часов и смотреть, как меняется картина, как зеркально отражает время за окном. Написать письмо в Ленинград моему преподавателю и рассказать, с чем я в Венгрии столкнулся? Во‑первых, неизвестно, жив ли он, перенес ли блокаду, а во‑вторых, это письмо не уйдет дальше военной цензуры, откуда прямиком попадет к психиатрам, тут и гадать нечего.
Одним словом, почистив пистолет, я уже был спокоен, как удав. Время от времени поглядывал на картину, но она не менялась, даже огонек на втором этаже погас. В конце концов выход я нашел простой и незамысловатый: принес из шкафчика одну из бутылок Иштвана, старательно стер пыль, уселся лицом к портрету, повторяя графа, налил бокал темно-рубинового нектара – это и в самом деле оказался нектар, – приподнял:
– Ваше здоровье, графиня! Интересные вещи тут у вас происходят…
Честное слово, я бы не удивился, шевельнись она, налей себе бокал розового из графина и приподними его в мою честь. Но она, конечно, не шелохнулась, так и стояла у стола, улыбаясь загадочно и лукаво, и грустно было оттого, что ее без малого двести лет как нет в живых…
Первое время я, признаться, оглядывался через плечо на картину с охотничьим домиком – без страха или беспокойства, просто мало ли что от таких картин можно ожидать. Но там ровным счетом ничего не происходило, даже белка не бегала. Что она такое, я и не пытался гадать – первый раз о таком слышал и первый раз видел своими глазами. Вот о статуях в Европе издавна ходили разные слухи, иногда довольно страшные, – но тут была картина, на ощупь ничем не отличавшаяся от обычных картин…
Вот так я посидел с часок, помаленьку допивая нектар постарше меня возрастом, смотрел на графиню и, кажется, понимал обреченного историей графа, проводившего перед ней долгие вечера. Ну, а вторую откупоривать не стал – знал свою меру, завтра предстояло вставать рано и с головой окунуться в хлопоты.
Смешно, но перед тем, как раздеваться, клинкет я погасил, так что комната освещалась заходящей луной – неудобно как-то было раздеваться при графине, пусть даже перед портретом. Пистолет я под подушку все же положил и автомат прислонил к креслу – кто ее знает, картину эту…
Зря беспокоился. Когда проснулся рано утром, все было в полном порядке – на картине стоял тот же солнечный рассвет, что за окном, и ничего живого там не двигалось, ни зверей, ни людей. Ну а красавица графиня стояла в прежней позе, с той же улыбкой – обращенной, чуточку жаль, не ко мне. И опять-таки смешно, но одеваться я ушел в дальний угол спальни, куда ее взгляд не достигал. Сам над собой подсмеивался чуточку, что отношусь к ней, как к живой, но так уж получилось…
Забот с утра был полон рот. Нельзя давать бойцам расхолаживаться в таких вот чуть ли не курортных условиях, а потому я объявил до обеда несколько часов строевой подготовки, а после обеда – пару часов огневой. С последующей чисткой оружия. Особо распоряжаться не пришлось, взводные и отделенные дело знали.
Учения, ротные минометы, ротные пулеметы, склад ГСМ, медсандбат, автопарк… Все там было, как надлежит, но хороший командир должен постоянно обозначать свое присутствие. Если отдельным нестойким элементам и удалось раздобыть спиртного (в той же близлежащей деревне выменять на керосин или соль – самый ходовой обменный товар у мирного населения в войну), то замаскировались они так надежно, что без специальных поисков не сыщешь, а кто бы ими занимался? На многие мелочи на войне, особенно на постое, смотрят сквозь пальцы, лишь бы завтра были в норме. Я и сам был не без греха с этими двумя бутылками токайского, что ж облаву-то устраивать?
Напоследок, покончив со всеми делами, прошелся по трем этажам. Дисциплина была на уровне: мой приказ и приказ запмполита выполнялись четко: ни картины, ни мебель нисколечко не подпорчены, хоть завтра музеи открывай. Комиссар Янош и его ребята работали старательно: переписывали в большие блокноты всю обстановку – и работы, судя по всему, им предстояло еще много. Я перекинулся с комиссаром парой слов, но особо задерживаться не стал: люди заняты делом, а я, собственно, со всеми делами покончил. И пошел к себе – до ужина еще было время. Не хотелось самому себе в этом признаваться, но мне было чертовски любопытно: как там с картиной обстоит? Я в Бога как-то не верил, а уж тем более не верил во всякую чертовщину, в жизни не сталкивался. Да и потом, кто сказал, что это непременно чертовщина? Серой оттуда не шибало, рогатые рожи ни вечером, ни ночью оттуда не лезли, так что для завзятого материалиста давно уже существует удобная формулировка: «Необъяснимое!» Сегодня необъяснимое, а завтра, глядишь, получит полное научное объяснение трудами самой передовой в мире советской науки…
Еще издали я увидел, как из дверей моей комнаты выходит верный адъютант Паша Верзилин – время позднее, ужин принес, конечно, одна из маленьких привилегий ротного.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
