Даже по просёлочной дороге мимо заброшенной скотобойни ехать недалеко.
А ездил я именно через скотобойню, хотя и делал лишний крюк в три километра, по грязи, лужам и бездорожью. Но меня устраивало. Потому что на трассе, на коротком отрезке пути между поворотом к моему дому и этой забегаловкой, стоял у дороги скромный деревянный крест с выцветшим бумажным венком.
И не было для меня во всём мире места страшнее.
Места, где истекла кровью моя жизнь, пропитав ей придорожную щебёнку.
Место, где остались мои мечты и надежды.
Место, мимо которого я ездить не мог.
Серым туманным утром десятого июля два года назад какие-то приезжие с номерами соседнего региона нашли на этом месте тело женщины и сообщили спасателям.
Тело моей жены.
Других причин явиться именно в этот пит-стоп у меня не было, что бы тут о себе ни мнили. Хотя детективу, конечно, пришлось тащиться далековато.
Но это были его проблемы. Мне, мизантропу с интравертированной акцентуацией и диссоциальным расстройством личности, было куда труднее вытащить свою задницу за пределы забора и оказаться среди людей, которых я не выносил, чем ему проехать лишних восемьдесят километров. Для бешеной собаки — не круг.
За угловым столиком шумели уже изрядно накидавшиеся спиртным дальнобойщики. Их гружёные фуры стояли на площадке перед кафе на загляденье ровными рядами. Профессионалы. У барной стойки скучали две жрицы любви.
Дойдёт, дойдёт, девчонки, очередь и до вас. Хотя назвать их девчонками… а, впрочем, не мужики же. Мужики, потные, вонючие, заросшие многодневной щетиной, с мозолистыми от баранки ладонями, на них ещё только посматривали, не торопясь делить жалкий куш. Может, ждали предложения получше. А может, у них сегодня не «банный» день.
Девчонки же с надеждой сверлили глазами одиноко гоняющего по тарелке кусок творожного теста детектива. Оживились, увидев меня. Но я сел к ним спиной.
— Мне сказали, что тут вкусные сырники, — с разочарованием отставил тарелку детектив. — Но скажу тебе честно, в жизни не ел большего дерьма.
Так он говорил мне уже третий раз. Третий раз давился клёклыми фирменным блюдом. И уже дважды оставался ночевать в мотеле, не сообщив ничего нового.
— Если ты и в этот раз скажешь, что у тебя нет для меня информации, Шерлок, сыграем в русскую рулетку.
— В каком смысле? — глянул он на место под мышкой, где когда-то висела кобура с табельным оружием.
— Нет, стреляться, мистер Холмс, мы не будем, — я усмехнулся. — Я просто не скажу тебе у какой из этих двух дам сифилис. И… фифти-фифти, через пару недель зачешется у тебя в паху или нет. Выставит тебя из дома жена с вещами или пронесёт. Пройдёшься по самому краешку или гонорар, что я тебе заплачу закончится быстрее, чем ты думаешь. А он закончится, Пуаро, потому что больше ты не получишь ни копейки.
— Алан, Алан, не кипятись, — с тревогой посмотрев на проституток, частный сыщик, которого к слову звали Олег, а не Эркюль, примиряюще поднял руки. — Мне есть что тебе сказать.
— Да неужели! — откинулся я к спинке скрипучего стула и отрицательно качнул головой в ответ на вопрос назойливой официантки. В этом месте, пропахшем жареной рыбой, кислыми щами, кошачьей мочой и крепким мужским потом я бы не рискнул заказать даже стакан воды. Разве что в бутылке. — Ладно, дай, что там у вас есть? Эвиан? Негазированную, — снизошёл я, лишь бы отстала.
Официантка, а по совместительству повар, дочка хозяина, кассир, и теперь, подозреваю, бухгалтер этого мотеля, натянуто улыбнулась. Протопав до барной стойки и обратно так, что на столах прыгали тарелки, она зло шарахнула передо мной пластиковой бутылкой воды.
— Благодарю, — небрежно отслюнил я пятьсот рублей и кинул на стол. — Сдачи не надо.
— Она тебя не любит, — шепнул мне детектив, проводив её влажным взглядом.
А то я не знаю!
Да, в этом месте меня не любили. Меня — нет, а мою жену — да. Ведь это она помогла заново отстроиться этой придорожной харчевне, когда их дрянная баня сгорела. По-соседски, как говорила Кира. Объективно, сраный мотель действительно был ближайшим к нашему дому и единственным в радиусе пяти километров местом, где жили люди, если не считать круглосуточную заправку и заброшенную скотобойню.
Кира проводила у них кучу времени, пока я работал. Разбиралась с их грёбаной бухгалтерией. Возилась с окаянной девчонкой — далась она ей! — дочкой хозяина, что одарила меня унизительно сочувствующим взглядом, прежде чем уйти. Помогала ей чем только могла, обувала, одевала, учила готовить, даже натаскивала к поступлению в институт.
Надеюсь, она провалилась.
В благодарность они по ней якобы горевали, поставили тот деревянный крест на дороге и даже, говорят, высадили весной живые цветы. Я не видел.
Я был зол на них не из-за смерти Киры, хотя тем злополучным вечером, когда её сбили, она шла именно сюда. А за то, что ни одна камера на их траханном мотеле не работала, а до следующей было целых сорок километров.
Сколько машин успело свернуть, не попав в объектив? Сколько потерялось из вида? Тот ублюдок, что сбил мою жену, за эти сорок километров мог свернуть куда угодно и теперь живёт и в ус не дует.
Я лично объездил каждую деревню на этих сорока километрах. Заглянул в каждый вонючий сарай, каждый проржавевший гараж, каждую узкую дыру в поисках машины, получившей вмятину величиной в человеческий рост. Безрезультатно. Потому и нанял частного детектива.
И работа всех детективов начиналась с того, чтобы проверить каждую машину, что попала в поле зрения камеры, и видеорегистратор каждой машины, что попала в эту камеру. По крайней мере каждый из пяти нанятых мной пинкертонов начинал именно с этого. Вот только ни один так не довёл её до конца — убийца моей жены до сих пор разгуливал на свободе.
— Я всё ещё жду, — напомнил я о себе, когда, скорбно вздохнув, детектив Номер Пять, эта грёбаная Нэнси Дрю с оленьими глазами, засунул в рот последний кусок сырника.
— Да, — опомнился он, и, наскоро прожевав, доверительно наклонился ко мне через стол. — Слушай, Алан. Я тут, знаешь, что подумал? А почему мы ищем только среди машин, что ехали навстречу твоей жене?
Ну начинается!
Глава 6. Алан
— Потому что моя жена шла по правой стороне дороги, где и было найдено тело. А в России, как известно, правостороннее движение, — давил я его тяжёлым взглядом, как клопа, которыми наверняка кишмя кипят матрасы в здешних дешёвых номерах.
Мотель, крест, поворот к скотобойне, — в таком порядке справа налево по ходу движения к городу всё это находилось сейчас на той стороне дороги, по которой она шла. Напротив, где-то между скотобойней и крестом на месте её гибели, был съезд дому и километрах в пяти в противоположную сторону — АЗС. Выезжая, я сразу поворачивал налево, потом съезжал направо на просёлочную дорогу и уже по ней, делая круг мимо скотобойни, подъезжал к мотелю с тыла. Так же и возвращался.
