— Вам достаточно знать это.
— В самом деле?
Она сонно кивнула.
— Конечно. Ведь вы… не хотите… — И, не закончив фразы, она провалилась в глубокий сон.
— Нет ничего прелестнее спящего ребенка.
Вэр оглянулся на скачущего за ним Кадара, затем посмотрел на сонную Tea. Ее сейчас не разбудил бы даже гром наступающей армии Саладина.
— Что касается именно этого ребенка, то она грязная, вонючая и очень настырная, — сказал он.
Кадар кивнул.
— Да. Но еще храбрая и упорная. А такие заслуживают того, чтобы жить. — Он улыбнулся. — А еще они достойны доброты.
— В таком случае, ты можешь дать ей это.
— Но ты спас ее. Именно ты заметил ее и решил отвезти в безопасное место. И это твоя обязанность…
— У меня их нет. И я не собираюсь ничего на себя брать. Я — то, что я — есть.
— Нет, это не так. Но я дождусь той поры, когда ты достигнешь этого состояния. Я-то знаю свои обязанности, даже если тебе невдомек. — Он вновь посмотрел на Tea. — Ей всего семнадцать. Я уже говорил тебе об этом?
Вэр промолчал.
— А этот мир жесток по отношению к женщинам. Особенно — прелестным, белокурым.
Вэр продолжал хранить молчание.
— А что, если она носит ребенка от одного из людей Хассана? Она сама еще дитя. Этого достаточно, чтобы тронуть любое сердце.
— Твое сердце.
— Кажется, я начинаю терять терпение, — вздохнул Кадар.
— Наконец-то.
— Но не сдаюсь. — Он направил свою лошадь вслед коню Вэра по узкой горной тропинке.
Женщина в руках Вэра была хрупкой, теплой и беспомощной, но он не поддастся жалости, которой ждет от него Кадар. Он не позволит себе никаких ощущений, кроме тех, что он сам для себя выбрал. Брать ее в Дандрагон — уже ошибка, и ни к чему усугублять ее, позволив себе сочувствие. Кадар не понимает, как жалость сделает Вэра крайне уязвимым и может погубить их всех. Он тогда станет скорбеть, болеть сердцем, сокрушаться, будет стараться оберегать ее в ущерб себе. Нет, сострадания не для них, живущих в обнимку со смертью.
Крепость Дандрагон сверкала огнями. Даже на таком расстоянии свет ослепил Tea. Факелы высвечивали каждую трещинку стены мрачной крепости, светом был залит и весь внутренний двор. Любая хозяйка ужаснулась бы такому бессмысленному расточительству глубокой ночью.
— Слишком много… — сонно пробормотала она.
Он наклонился над ней.
— Слишком много огней. Зря горят… расточительно…
— Я люблю свет. — Он мрачно улыбнулся. — И не считаю это лишним. К тому же, я достаточно богат, чтобы потворствовать своим прихотям. — Он спешился и снял девушку с коня. — Кадар! — окликнул он. — Прими ее.
— Я могу идти. — Она отступила на шаг, и тут же стала оседать на землю.
Выругавшись сквозь зубы, он подхватил ее.
— Кадар!
— Сейчас, — пробормотала она. — Через минуту я пойду.
Он крепче обхватил ее.
— Мы не можем ждать здесь всю ночь. Кадар отнесет вас в ваши покои.
— Моя корзина, — прошептала она. — Я никуда без нее не пойду.
— Она у меня, — сказал возникший откуда-то сбоку Кадар. — Но отнести девушку следует тебе, Вэр.
Вэр, холодно взглянув на него, поднял ее на руки и зашагал через двор к замку.
Всюду горели факелы. Сновали слуги — впереди, рядом, позади… Шелк. Камень. Огонь. Она почти ничего не воспринимала, с трудом разлепляя веки и удивляясь, как ей еще удавалось это сделать…
Она почувствовала, что ее опускают на что-то мягкое. Внезапно руки Вэра оставили ее.
Одиночество… Столь же сильное, сколь необъяснимое…
Она открыла глаза. Он стоял над ней, и, не отрываясь, смотрел на нее.
Выражение его лица по-прежнему оставалось жестким и бесстрастным, но вот глаза…
Она не могла отвести взгляда от них…
Он отвернулся. Но, вновь резко обернувшись к ней, произнес неожиданно ласково, чуть запинаясь:
— Нe надо бояться. Здесь вы в безопасности. — Затем, словно сожалея о минутной нежности, резко сказал Кадару: — Ради Бога, побеспокойся о том, чтобы ее вымыли и переодели в чистую одежду.
— Как только она проснется. Сейчас я не стану ее тревожить. — Кадар улыбнулся ей. — Вы должны простить его. У него очень сильная нелюбовь к запахам. Возможно, из-за этих овечьих подштанников.
Овечьих подштанников? Она ничего не поняла, но слишком устала, чтобы спрашивать.
— Поставьте мою корзину возле кровати.
Кадар опустил на пол свою ношу.
— Она очень легкая. Не похоже, что в ней сокровища.
Весь ее мир. Свобода Селин и ее свобода тоже. Она опустила руку на крышку корзины, словно пытаясь защитить.
— Вам совсем не обязательно спать с ней в обнимку, — резко сказал лорд Вэр уже в дверях. — Можете считать меня вором, но я никогда не граблю своих гостей под собственной крышей.
Как странно, что ее осуждение так сильно задело его. Она и не думала, что можно чем-то пробить эту толстокожесть. Впрочем, ей нет до этого дела. Он — грубый, жестокий человек, возможно, ничуть не лучше, чем те дикари, что напали на караван.
— Но любопытство — еще не преступление, — ласково подступил к ней Кадар. — Неужели вы настолько не доверяете нам, чтобы не сказать, какие драгоценности хранятся в вашей корзине.
Лорд Вэр застыл у двери, наблюдая за ней. Может быть, он и привез ее сюда против ее воли, подумала она, но все-таки сделал это ради ее безопасности. Он, возможно, даже спас ей жизнь. Ей трудно доверять кому бы то ни было, но, может, ей не повредит, если она немного ослабит свою защиту. Она убрала руку от корзины.
— Черви. — Она повернулась к ним спиной и сонно прикрыла глаза. — Тысячи и тысячи червей…
2
На следующий день, после полудня, когда она открыла глаза, корзина стояла на том же месте возле ее кровати.
— Будете мыться? — Вопрос был задан по-арабски.
Tea взглянула в угол, откуда раздался этот голос. Темноволосая женщина средних лет, одетая в голубое широкое платье из хлопчатобумажной ткани, поднялась с подушек, разбросанных по полу.
— Меня зовут Жасмин. Я буду прислуживать вам, пока вы здесь. — Она неторопливо подошла к ней. — Я принесу вам фруктов, и вы утолите голод. А затем, как приказал лорд Вэр, вы обязательно должны вымыться. Он распорядился, чтобы все в доме раз в день делали это.
