В общем-то ничего особенного. Маленькая полочка. Пластмассовая, встроенная так, чтобы сверху в нее можно было что-нибудь сунуть. И держать под рукой… При необходимости легко достать…
С полочкой все ясно. Но что на полочке?
Это «что-то» в данную минуту было у него прямо перед глазами. Торчало. Деревянной ручкой к нему. Чтобы при случае было удобно взять…
Решился, наконец, протянуть руку и взять предмет. Если дотронусь, то… Нет, осечка.
Он не мог вспомнить, что это за вещь.
Что же это? Кажется таким знакомым. Вот-вот придет на память. Только…
Острое. Очень острое. Лезвие. Вокруг запеклась кровь…
Что-то припоминалось, но было странное предчувствие — если он вспомнит, это будет крайне болезненно. Например… Да, все равно что вытаскивать вонзившуюся в тело стрелу. Лучше не трогать, а то будет хуже.
Нельзя прикасаться… оставить как есть… полиция снимет отпечатки пальцев…
Он вдруг опомнился. Видимо, он несколько секунд пребывал в забытьи, придерживая рукой открытую дверцу.
Тотем.
Внезапно вспыхнуло в голове. Тотем? Разве так называется предмет, стоящий на полочке?
Он еще некоторое время смотрел на него, не в силах оторвать взгляда, затем захлопнул дверцу. Он ищет лекарство! Перешел к посудному шкафу у противоположной стены. Высокий шкаф с верхним и нижним отделениями, белого цвета. В верхней половине — стеклянная дверца, в нижней — ящики и раздвижная дверь. Верхняя часть, в свою очередь, разделена на несколько полок, заставленных посудой. Впрочем, посуды немного. Пять-шесть тарелок, две кофейные чашки. Полдюжины стаканов. Отодвинул нижнюю дверцу, и в нос ударил запах какой-то химии. Как будто только что из магазина.
Внизу также не нашлось ничего похожего на лекарства. Несколько жестяных и стеклянных банок с консервами, пакетики с супами и вермишелью. Вот и все.
— Здесь нет никаких лекарств! — крикнул он лежащей на кровати девушке, сунув голову в приоткрытую дверь.
Она лежала, по-детски вытянувшись на спине, держась руками за край одеяла.
— Все еще болит?
Она еле заметно кивнула.
— Когда лежишь неподвижно, чуть-чуть полегче.
Шторы по-прежнему были опущены, но благодаря раскрытым окнам в комнате заметно потеплело. Стало даже душновато.
— Не слишком жарко? — спросил он.
Она, не приподнимаясь с подушки, отрицательно покачала головой.
— Холодно. Я замерзла.
Стоя на пороге комнаты, он заметил, что цвет ее лица изменился к худшему. Он не знал, виной ли тому головная боль, или головная боль была лишь следствием чего-то более серьезного, но очевидно — ее состояние внушает опасение, полумерами тут не обойтись.
— Давай-ка вызовем врача.
— Не надо, — неожиданно быстро ответила она.
— Почему?
— Неприлично.
Он удивился:
— Неприлично?
— Не могу же я сказать врачу: напилась, заночевала в неизвестном месте, с неизвестным мужчиной, наутро ничего не помню. Он только посмеется надо мной.
Некоторое время он молчал, соображая.
— Ты хорошо помнишь, что напилась?
Если это так, появится хоть какой-то просвет в их нынешней непонятной ситуации. Если она помнит, что напилась, есть вероятность, что в конце концов все разрешится и после они будут со смехом рассказывать друзьям о своих приключениях.
Но она сказала:
— Я ничего не помню.
— Тогда почему ты говоришь — напилась?
— А как еще можно дойти до такого состояния? — и захныкала: — Мне так стыдно…
Опираясь о косяк двери, он посмотрел в сторону окна.
Стыдно? Что за рабская привязанность к условностям! Подумать только — одновременно забыли свои имена, на руках странные знаки, у нее раскалывается голова, а ей, видите ли, стыдно!
Вновь посмотрев на нее, он сказал как можно мягче:
— Вероятно, у нас обоих амнезия.
— Амнезия?
— Да. Похмелье тут явно ни при чем. Хуже того, у нас на руках какие-то странные надписи. Что ты обо всем этом думаешь? Мы не в том положении, чтобы стыдиться и отказываться от чьей-либо помощи.
Говоря это, он чувствовал, что, несмотря ни на что, старается уверить себя — стоит повнимательней разобраться в сложившихся обстоятельствах, и все образуется. Поэтому не надо шуметь, привлекать чужое любопытство. Для начала найти способ унять головную боль.
Но не исходит ли он сам безотчетно из того, что было бы «неприлично», поддавшись страху, просить помощи на стороне? В сущности, они думают одинаково. Только она говорит то, что думает.
— Прости, — сказал он. — Я тоже в полной растерянности. Как и ты. Но тебе действительно плохо, и, не исключено, станет еще хуже. Поэтому надо смириться с некоторыми неудобствами. Вызовем «скорую».
Все-таки это быстрее, чем искать врача.
На стене возле телевизора висел телефон. Он уже направился к нему, когда она тихо сказала:
— А ты знаешь здешний адрес? Если нет, каким образом вызовешь «скорую»?
Он хлопнул себя по лбу:
— Ты права.
— К тому же, телефон не работает, — пробормотала она.
Он уставился на нее:
— Ты уже пробовала звонить?
Она отрицательно покачала головой, и в тот же миг ее лицо исказилось, точно в нее воткнули иголку.
— Откуда же ты знаешь, что не работает?
— Так просто подумала…
Он снял трубку и приложил к уху. Послышались гудки — подключен.
Только он хотел сказать, что связь есть, как вдруг почувствовал легкое головокружение, и в его сознание ворвалась еще одна картина. Телефонная трубка падает на пол. Кто-то поднимает ее и говорит: «Провод перерезан».
— Телефон не работает, — повторила она.
Смотрит на него, но взгляд рассеянный.
Он повесил трубку назад.
— Ты в порядке?
Она по-прежнему безучастно смотрела в его сторону. Он подошел, оперся на край кровати и заглянул ей в глаза:
— Ты в порядке?
Звук его голоса привел ее в чувство, взор прояснился. От удивления она откинулась назад и тотчас скривилась от боли.
— Ты помнишь, что ты сейчас сказала?
— Я? Я что-то сказала?
Какие красивые у нее глаза! И взгляд такой ясный… Широко раскрытые, они смотрели прямо на него.
— Как все странно! И чем дальше, тем больше! Нам явно без врача не обойтись.
