Глава 1 Улица Де-Бон-Занфан, 21
Адские кастрюли (1892)
Улицу Де-Бон-Занфан
(Dans la rue des Bons-Enfants,)
Задарма продам-отдам.
(On vend tout au plus offrant.)
Где стоял комиссариат,
(Y avait un commissariat,)
Там зияет пустота.
(Et maintenant il n’est plus la.)
Фантастический заряд
(Une explosion fantastique,)
Камни накрошил в салат.
(N’en a pas laisse une brique,)
Все грешат на Фантомаса,
(On crut qu’e’etait Fantomas,)
Ну а это — борьба классов[3]!
(Mais e’etait la lutte des classes!)
Автором «Явы улицы Де-Бон-Занфан» на диске революционных песен, вышедшем в 1973 году, был назван Реймон Каллемен, казненный в 1913 году анархист из легендарной «банды Бонно» (45). На самом деле стилизацию под яву, танец парижских низов, сочинил философ и режиссер Ги Дебор, если и террорист, то интеллектуальный (41).
8 ноября 1892 года привратник дома номер 11 по авеню Оперы обнаружил на ступенях лестницы запаянные кухонные судки. Бережнее, чем младенца, чтобы, не дай бог, не встряхнуть, отнес в ближайший комиссариат — в дом номер 21 по коротенькой, всего статридцатичетырехметровой, Бон-Занфан.
Поглазеть на судки сбежался весь околоток, и какой-то «комиссар Жюв» немедля уронил их на пол. Ну вот, собственно говоря, и всё. Как справедливо отмечено в «Яве», личный состав долго соскребали с потолка. Бомба ударного действия разорвала пятерых. Шестой умер на месте от сердечного приступа.
Все это великолепие разыгралось, заметьте, в квартале Пале-Рояль, в двух шагах от самого королевского дворца, Лувра, «Комеди франсез» и резиденции Госсовета.
Бдительный консьерж ждал адских судков. На авеню Оперы располагалась дирекция шахт в Кармо (Пиринеи), собственности барона Рея, отличавшегося, даже по тогдашним меркам, особым презрением к рабочим. В августе-октябре там прошла великая, как ее называют, стачка против увольнения рабочего-социалиста, избранного мэром. Горняки добились отставки дирекции, не испугавшись брошенных в Кармо полутора тысяч солдат.
У анархистов имелось досадное обыкновение мстить виновникам репрессий. А репрессии были столь же безжалостны, как эксплуатация: за раз государство убивало больше невинных, чем анархисты за десять лет. 1 мая 1891 года в Фурми солдаты стреляли в толпу: девять убитых, тридцать пять раненых, включая детей.
Консьерж знал: в судках — смерть. Такую же бомбу подложил 11 марта 1892 года Равашоль в дом судьи Бенуа, осудившего анархистов, раненных и жестоко избитых на демонстрации в Клиши в тот же страшный перво-май 1891 года.
Если 1970-е войдут в историю как «свинцовые годы» террора, то 1890-е — «годы динамита». Шок, ужас, отчаяние левых после резни карателями двадцати пяти тысяч парижских коммунаров в 1871 году объясняют, почему 14 июля 1881 года Международный конгресс анархистов в Лондоне одобрил самую эффективную форму пропаганды — «пропаганду действием». Ее суть отчеканила, вернувшись с каторги, Красная Дева Коммуны Луиза Мишель: «Неужели у вас нет кирок, чтобы выкопать подполье, динамита, чтобы взорвать Париж, керосина, чтобы все сжечь?»
Теракты во Франции — детские шалости по сравнению с Испанией или Италией, где анархисты десятилетиями вели кровавую войну с обществом. Но, чтобы напугать Париж, достаточно сущего пустяка — бутылки с кислотой, брошенной 5 марта 1886 года Шарлем Галло в толпу на бирже: толку ноль, а вони много. Он еще пострелял из револьвера, ни в кого не попав: это явно не стоило двадцати лет каторги, на которой Галло заработает смертный приговор.
Анархисты действовали по «сетевому принципу»: у них не было ни штаба, ни боевой организации. Идейные одиночки выплескивали накопленный за годы унижений гнев. Часто это выглядело совершенно уродски.
Двадцатитрехлетний рабочий Эмиль Флорион явился в октябре 1881 года в Париж, чтобы убить председателя палаты депутатов, одного из отцов республики Леона Гамбетта. Поняв, что цель недостижима, дважды выстрелил, промазав, в «первого встречного буржуа», оказавшегося врачом.
Сапожник Леон Леотье, безработный и голодный, 13 ноября 1892 года в ресторане «Ле Буйон Дюваль» ударил ножом клиента — за то, что тот был увешан орденами. Жертва оказалась сербским министром Георгиевичем: приговоренного к пожизненной каторге Леотье убьют при подавлении бунта в октябре 1894 года в числе тринадцати каторжан.
