Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
Появление линейных инноваций можно стимулировать при помощи соревнования. Но истинно творческих, прорывных инноваций вы так не добьётесь. Подобно снежинкам, огням фейерверка или песчаным барханам в пустыне, они возникают лишь при совершенно определённых условиях, а именно, только тогда, поступление энергии не слишком велико, но и не слишком мало, так что подходящие элементы могут не торопясь друг друга найти.
То же самое происходит в мозгу человека: знания, умения, навыки, опыт, укоренённые в различных нейронных сетях, только тогда могут соединиться по-новому, когда энергия, то есть состояние возбуждения головного мозга, не слишком велика и не слишком мала. По этой причине нельзя прийти к новой, креативной идее просто хорошенько постаравшись, или ощущая внешнее давление, или в состоянии аффекта. И уж конечно, ничего не придёт в голову тому, кто ничего не хочет и ничего не делает, то есть тому, у кого нет ни причины, ни мотива, ни повода изобрести что-то новое.
В какой момент приходят к великим изобретателям и первопроходцам их прорывные идеи? Какие были нужны условия для изобретения двигателя внутреннего сгорания, открытия принципа реактивного движения, структуры двойной спирали ДНК или изобретения телеграфа и компьютера? Эти идеи пришли не за письменным столом, и не во время работы в мастерской, и не потому, что истекал срок выполнения работы. Нет, все эти творческие озарения случились в тот момент, когда учёные оказались в состоянии беззаботно отпустить свои мысли, чтобы они играли свободно, и подождать, что из этого — как бы само собой — получится. К кому-то озарение пришло в душе, к кому-то — во время прогулки или перед сном, в постели. В это время мысли их были заняты бесцельной и непреднамеренной игрой. И вот тут-то появляется решающая идея — будто с неба падает. Нельзя прийти к такой простой формуле, как E=mc2, путём напряжённых и беспокойных поисков.
Напрашивается искушение рассмотреть процессы возбуждения, происходящие в мозгу творчески мыслящего человека, при помощи современных средств наблюдения, таких как функциональная компьютерная томография, сделать их видимыми, разобраться, как возникает эта игровая креативность и как она работает.
Но не тут-то было! И в этом случае наблюдаемые в мозгу процессы возбуждения, происходящие в нейротрансмиттерах, и производные от них процессы передачи сигналов посредством рецепторов — это просто явления, сопутствующие творческой деятельности. Здесь мы опять видим, что мозговые явления, поддающиеся наблюдению и измерению, являются не причиной креативности, а нейронным «фейерверком», происходящим вследствие неё.
Чтобы не застрять на этом, нам нужно просто спросить себя, нет ли таких прорывных инноваций, которые были бы «придуманы» не людьми, а другими живыми существами. Может, даже такими, у которых мозга вообще нет. Конечно, такие инновации найдутся, причём целая куча. К ним относятся не только пять симметричных отростков, но и фотосинтез, и многоклеточные, и, конечно, первые нервные клетки, из которых развивается впоследствии нервная система животных и их мозг, в конечном итоге, и наш собственный. И всё это — настоящие прорывные инновации, которые — как и наши изобретения вроде двигателя внутреннего сгорания, ракетного двигателя или телеграфа — легли позднее в основу тех многочисленных форм, что от них произошли. Никак нельзя сказать, что к творчеству способен только человеческий мозг. Скорее, способность к творчеству — это такой потенциал, которым располагают все живые существа. Только она не всегда и не везде раскрывается. Почему? А потому, что эта присущая всем живым существам креативность проявляется, как и наша, человеческая, только при особо благоприятных условиях. А именно, там и тогда, где и когда для неё есть игровое пространство.
Невозможно креативно творить в условиях борьбы за существование и воспроизведение. Когда конкуренция загоняет живые организмы в узкие экологические ниши и вызывает предельно узкую «специализацию», что приводит к одностороннему развитию и потере гибкости, — ничего не получается. И уж подавно ничего не выйдет, если сформировавшиеся однажды конфигурации связей и отношений становятся настолько стабильными, что возникновению конфигурации обмена и новым связям уже не остаётся места.
Иными словами, к новым игровым креативным решениям могут прийти только те существа, которые, вместо того пути борцов-одиночек, остаются вместе с другими; вместо того чтобы становиться узкими специалистами, сохраняют широкий спектр интересов; остаются молодыми и на многое способными.
Только они способны вступать между собой и с другими в новые отношения и извлекать из них такие возможности, которых никто из партнёров по отдельности развить не в состоянии. И достигают они этого именно методом игрового перебора различных вариантов, появляющихся в процессе взаимодействия.
Именно так эукариоты, далёкие предки наших клеток, образовали симбиоз с сине-зелёными водорослями, от которых и произошли их органы, ответственные за доставку энергии: митохондрии и хлоропласты. Так первые одноклеточные вступили в кооперацию друг с другом, что привело к появлению многоклеточных организмов. Примерно то же самое должно было происходить с предками современных позвоночных, когда новый способ взаимодействия клеток на концах их отростков привёл к появлению пятипалых конечностей.
Мозг как орган игрового со-творчества
Но самое интригующее — это то, что сотворил со способностью к креативному мышлению наш человеческий мозг. Ведь мы рождаемся с наилучшей к нему предрасположенностью: от природы мы не имеем никакой специализации, ни к чему особо не приспособлены, но всё понемногу умеем. К тому же мы появляемся на свет с совершенно недифференцированным, открытым для нового и способным к обучению, далеко не окончательно сформированным мозгом. Он позволяет нам устанавливать отношения практически со всем, что нас окружает. Таким образом, в нас природой заложены наилучшие предпосылки, чтобы стать креативными существами. Однако этот потенциал только в том случае получает шанс развернуться в полную силу, если в детстве мы не слишком рано попадаем под давление. Если после рождения мы как можно дольше располагаем возможностью, играя, разобраться в том, как сложен мир, в котором мы живём, и как велики наши возможности менять его по своему вкусу. Только таким образом мы способны понять, что нам требуется, чтобы найти своё место в мире, в который нам суждено было прийти.
Есть животные, которые появляются на свет с уже готовым, сформированным мозгом. Пауки сразу могут плести свои сложные сети, и не нужно, чтобы их кто-то этому учил. Им не нужно учиться плетению паутины, потому что с самого начала в их маленьком мозгу формируются высокоспецифические паттерны нервных клеток, необходимые для выполнения этого действия. Точно так же с самого начала умеют всё, что им нужно уметь, рыбы или крокодилы. Но уже у уровня птиц, а тем более у млекопитающих врождённые жёстко заложенные паттерны становятся всё более открытыми. Поведение, определяемое ими, становится менее запрограммированным. Детёнышам приходится сначала учиться. В этом им помогают старшие, подающие соответствующий пример и показывающие, как надо.
Однако решающую роль всё-таки играют их собственные попытки, обучение методом проб и ошибок и неустанные упражнения в том, что начинает получаться. Для этого детёнышам не нужны школы. Всему, что им понадобится в жизни, они учатся, играя. Необходимые паттерны нейронных соединений и переключений формируются автоматически во время игры. Котята играют с собственным хвостом, ловя его снова и снова. Медвежата борются друг с другом и лазают по деревьям. Маленькие обезьяны устраивают охоту друг на друга или дразнят старших. Но во всех этих случаях детёныши, играя, проверяют, что можно, а что нет, что получится, а что невыполнимо. Специалисты по биологии развития называют это «исследовательским поведением», и, по их единогласному мнению, оно сопровождается той же радостью и тем же восторгом, с каким маленькие первооткрыватели и творцы — человеческие дети — играя, исследуют устройство мира и выявляют всё богатство кроющихся в нём возможностей.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
