Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
— Денежка — это неплохо, — пригладив бородку, задумчиво протянул молодой человек. — Я б так и сделал, как ты сказала, однако же… Юрьев день-то государь давненько уже отменил, забыла?
Серафима спала с лица…
— Отменил, да… Я и запамятовала.
— Ничего, девица, не журись! — взяв девчонку за плечи, успокоил Бутурлин. — Что-нибудь да придумаем, да.
И впрямь тут надо было думать. Государевым сборником законов — «Соборным уложением» — переход крестьян от своих хозяев был строго-настрого запрещен. Не как в старые времена: пришел в ноябре день святого Георгия (Юрьев день), заплатил помещику аль боярину пожилое, ушел… ныне же, увы…
— Придумаем что-нибудь, — снова заверил Никита Петрович. Погладил девчонку по голове, откашлялся: — И вот тебе мое слово. Вижу, девушка ты не по годам умная, рассудительная…
При таких-то словах юная холопка зарделась, словно аленький цветок, видно было — похвала барина ей очень приятна, очень-очень! Все ж таки добрый человек Никита Петрович, добрый и умный… иной бы давно бля…щей назвал, да прогнал бы в шею!
— Так вот, раз уж ты такая разумница, — ничтоже сумняшеся, продолжал Бутурлин. — Назначаю тебя ключницей!
— Ключницей?! — Серафима недоверчиво покусала губу. — Правда?
— Правда-правда, — спокойно покивал молодой человек. — Прежняя-то моя ключница, сама знаешь, померла. А новую назначить все как-то руки не доходили… Теперь вот — дошли.
— Так в деревне ж и постарше меня есть, — старательно пряча радость, девчонка шмыгнула носом.
— Постарше — не значит умнее, — хмыкнул Бутурлин. — Сказал — будешь ключницей, стало быть — будешь. А по осени, как водится, свадьбу сыграем. Коли Федор твой не раздумает…
— Не раздумает. Никуда он не денется. Никуда… Ой, милостивец ты наш, свет Никита Петрович! Коли так и пойдет… Век за тебя Бога молить буду, век!
Порывисто соскочив с ложа, Серафима бухнулась на колени, как была — голенькая, растрепанная, смешная… и невероятно желанная!
— Ну, что ты там об пол бьешься? — ласково улыбнулся Никита. — Давай забирайся обратно… Иди…
Совсем скоро Серафима покинула барскую опочивальню, счастливая, как никогда. Все шло так, как она и рассчитывала, о чем думала долгими зимними вечерами. Ну, правда же — не век же рабой вековать? Коль дал Господь красоту да в придачу еще и мозги — так можно и кой-чего для себя, любимой, добиться. Не как эти набитые дуры — Марфутка с Феклою.
Несколько утомленный ласками пылкой красавицы, Никита Петрович, в ожидании Леньки с водкой, смежил глаза, да и сам не заметил, как погрузился в сладкую полудрему. И привиделся ему славный город Ниен. Впрочем, даже и не привиделся, а, скорей, вспомнился…
* * *
Август прошлого, 1655, года выдался жарким. Даже обычно полноводная Нева, да и часть Ладоги обмелели, и от шкиперов требовалось немалое искусство, для того, чтобы не посадить судно на мель. А уж ежели на борту не было лоцмана — то и совсем плохо дело! Уж конечно, никто из ревельских, рижских, нарвских и прочих купцов, периодически наведывавшихся в Тихвин, Ладогу, Новгород, не желал рисковать ни кораблями, ни товарами. Брали лоцманов, многие — на постоянной основе, как вот тот же герр Готлиб Шнайдер, почтенный негоциант из Ниена. Герр Шнайдер всегда брал Никиту Бутурлина, о чем молодой помещик знал и с июня по октябрь старался находиться в Тихвине, ибо, кроме Шнайдера, там можно было запросто наняться и к другим торговцам. Господина Бутурлина знали все шкиперы, считая его весьма опытным специалистом, да и вообще хорошим парнем. Вот и шарился Никита Петрович, забросив все свои поместные дела, зарабатывал денежку непростым лоцманским трудом, за что был весьма благодарен родному батюшке. Именно тот когда-то свел сынка с дядькой Савелием, лоцманом от Бога, знавшим все мели на Неве и Ладоге как свои пять пальцев! От Савелия-то и перенял молодой Бутурлин все свои знания, кои теперь и использовал, справедливо полагая, что с одного оброка в его деревеньке не проживешь и, уж тем более, оружие да экипировку не выправишь! Государева же жалованья можно было дожидаться годами. Вот старик Бутурлин так и умер, не дождавшись.
Лоцманам, конечно, платили щедро… но все же не так много, как бы хотелось. За навигацию в лучшем случае набегало где-то рублей пять, в хороший сезон — восемь, минус проценты местному владельцу — монастырю, точнее — архимандриту Иосифу. С одной стороны — не так уж и мало, но с другой — даже боевого коня не купишь! Хорошо хоть с голоду не помрешь, лоцманское ремесло кормит. Такой вот был Никита Петрович полупомещик-полумастеровой… впрочем, не один он.
Благополучно проведя по низкой воде два корабля ревельского купца Афанасия Шрединга, Никита Петрович получил от шкипера расчет и, набив кошель серебром, сошел на пристань славного града Ниена. Довольно большой по тогдашним меркам город — целых две с половиной тысячи жителей! — располагался на правом берегу Невы (по-шведски — Нюена), расползаясь прямыми мощеными улицами вдоль Охты, именуемой шведами совсем уж непечатно — Свартбякен! Еще по городку протекал Черный ручей, который местные русские упорно именовали речкой Чернавкой. Город находился под защитой мощных стен крепости Ниеншанц, зовомой русскими Канцы, с гарнизоном человек в пятьсот или чуть поменьше, точнее не сказывали, боялись шпионства.
В городе имелась школа, две кирхи — для финнов и шведов, располагавшихся на разных берегах Черного ручья. Конечно же, была и православная церковь — в раскинувшемся неподалеку — через реку Неву — селе Спасском. Рядом же, за городской чертой, располагались верфи, кирпичные заводы и склады. Ну и на набережной, как водится — портовые таверны да кабаки. Жизнь кипела! Типичный европейский город, вроде Риги, Ревеля или Нарвы, застроенный каменными трех- и четырехэтажными особняками с узкими разноцветными фасадами, такой весь из себя симпатичненький и, как поговаривали те же шведы, куда как покрасивше Стокгольма!
Сии ижорские земли, ранее принадлежавшие Великой Новгородской республике, а затем — просто России, после Смуты, по Столбовскому миру, отошли к Швеции, составив истинное украшение провинции Ингерманландия. Основанному сразу после всего этого Ниену королева Кристина пожаловала все права города, вскоре еще раз подтвержденные особым указом. Сразу же после основания города, постановлением губернатора Ингерманландии (и основателя университета в Дерпте) господина Юхана Шютте в Ниене была открыта школа «со всяческими языками, которые в той местности могут служить, а особенно латынью, шведским, немецким, финским и русским». Утверждали, что местные жители с рождения говорили аж на четырех языках, и с этим мнением завсегдатай Ниена молодой лоцман Бутурлин был целиком и полностью согласен.
Городу сразу же был дарован герб: шведский лев на задних лапах в короне и с мечом на фоне двух диагональных полос, обозначавших Неву и Охту. Население занималось главным образом торговлей и ремеслами. Наряду с кузнецами, сапожниками, мастерами по обработке кожи, портными, булочниками, мясниками имелись и перчаточники, шляпники, мастера по изготовлению люстр, пистолетный мастер, настройщик органов. Значительная часть жителей была связана с мореплаванием — шкиперы, боцманы, матросы, корабельные мастера, портовые рабочие, лоцманы. В качестве языков официального делопроизводства использовались шведский и немецкий, но и русский да финский употреблялись повсеместно. Странно было бы быть жителем Ниена, пускай даже шведом или немцем, и не знать русского!
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
