— Мать… Мать… Мать… — подтвердили из-за дверей.
— А это уже подведение итогов за прошлую неделю, — догадался я. — Значит, минут через пять закончат.
— В опу… опу… опу… — с облегчением завершило эхо свою тяжелую работу, и из распахнувшейся двери посыпали в коридор раскрасневшиеся оперативники.
Большинство из них составляли незнакомые мне парни, на вид едва ли старше лет двадцати-двадцати двух. Я заглянул в приоткрытую дверь. Никитин сидел за столом и с мрачным видом перелистывал толстую пачку каких-то протоколов и справок, громко именуемую в юриспруденции «уголовным делом». Но, судя по выражению лица Никитина, теперь оно вновь превратилось в «пачку протоколов и справок», что и послужило причиной учиненному разносу.
Словно подтверждая мою догадку, начальник угро шлепнул бумаги о стол и с отвращением констатировал:
— И это теперь тоже можно засунуть… туда же.
— Как приятно вернуться в мир, где работают мужественные, выдержанные люди, — ностальгически вздохнул я, переступая порог. — Люди, которые могут послужить примером для…
— Куницын, заткнись! — «выдержанно» попросил меня «способный послужить примером» Никитин. — Я рад тебя видеть, но это не значит, что я рад тебя еще и слышать… Бардак! Какой бардак!.. Говори сразу, в угро возвращаешься?
— Во всяком случае, не сейчас. Пока что я отдыхаю. Тихо, размеренно, скучновато, но… отдыхаю.
— Дезертиры, — с плохо скрываемой завистью обвинил нас с Разумовским Никитин. — А мне еще два года до пенсии… Бардак!
— В документации напортачили или преступника упустили? — позволил я себе любопытство.
— Бумаги — это полбеды. Я уже привык к тому, что восемь из десяти протоколов составлены аборигенами с Новозеландских островов. Преступника тоже можно отыскать… Труп украли.
— Что украли?! — в один голос спросили мы с иереем.
— Труп! Покойника! Мертвеца! Жертву! Усопшего! Называйте как хотите. Утащили прямо из морга. Труп женщины с огнестрельным ранением головы. Сегодня должна была быть экспертиза. А этой ночью к моргу подкатили три «джипа», из них вылез десяток здоровых жлобов, погрузили труп в машину и укатили. Нет трупа — нет дела. Вы же знаете законы. И подозреваемый их знал. Сторожу пригрозили: «Либо один труп выносим, либо два. Второй — твой!» Что он сделает? Бардак!.. Сейчас такое в милиции творится!.. А на улицах вообще какая-то криминально-массовая истерия началась. Все опытные специалисты поувольнялись. Неопытные — начальством стали. А в отделах одни молодые пацаны работают. За прошлый год в Питере зарегистрировано 85 тысяч преступлений, из них только умышленных убийств — 830! А представляете, сколько не зарегистрировано?! Да, мы не в состоянии уже справиться с таким валом преступности! Но откуда взялась идиотская мысль, что в преступности виновата милиция?! Я вспоминаю формулировку из дореволюционных учебников по уголовному праву: «Преступность — это нормальная реакция нормальных людей на ненормальные условия жизни»! Народу жрать нечего, не говоря уж о «нормальных условиях жизни».
— Если все озлоблены, откуда добро возьмется? — спросил Разумовский. — Ошибки исправить можно. Тяжело, с кровью и потом, но можно. А вот как вернуть потерянное поколение? Поколение без веры, без памяти, без доброты? Поколение без образования и воспитания?.. И все равно не погибнем, — улыбнулся он. — Русский народ — очень сильный народ. Сильный и мудрый.
— Теоретически все это хорошо, — вздохнул Никитин, — а практически… Да вот взять, к примеру, вас: вы ведь тоже не в гости к старому коллеге зашли, о здоровье да о делах справиться. Мои жалобы выслушиваете, поддакиваете, а у самих в глазах меркантильный интерес плещется. И судя по тому, что вы опять вдвоем в наших краях объявились, могу с уверенностью предположить, что приехали вы отнюдь не «добро и любовь» нести. Готов свою голову против пивной бутылки поставить — скоро в моем отделе опять начнутся проблемы и неприятности. Угадал?
— Увы, Семен Викторович, угадали, — вздохнул я. — Но мы-то как раз «сознательные грешники». В нашем случае бездействие — куда большее зло, чем любое действие. Хотели узнать существующее положение дел да кое-какой помощи попросить. А теперь не знаем, что и делать: Сергеева нет. Рыбина нет. А Бураганов работает? Ничего о нем не слышали?
— Слышал. Уволился Бураганов.
— Так… Кто же работает?
Никитин только пожал плечами:
— Прокуратура.
— Нет, туда мы точно не пойдем, — решил я. — Если милиция хоть когда-то была «народной», то прокуратуру испокон веков власть использовала, как дубинку. А в разум и сердце у дубинки я не верю. Что же делать?
— Это ты у меня спрашиваешь?! — удивился Никитин. — Насколько я понимаю, вы оба появились с чем-то особенно гадким, опасным и противозаконным и хотите заняться этим на моей территории? И вы еще спрашиваете у меня, как удобней это сделать?!
— Ну…
— А так как возможностей вы лишены, а на одном желании далеко не уедешь, то ищете кого-нибудь не слишком «коррумпированного», с одной стороны, и не слишком затюканного «чистыми руками» — с другой? Чтобы этот человек способствовал вам в ваших авантюрных начинаниях на территории моего отдела и привлекал к нам внимание и без того возбудившегося к руководящей деятельности главка?!
— Ну…
— Вы понимаете, что заниматься каким-либо расследованием в созданной ситуации более чем опасно? А уж применять ваши способы теперь — это все равно что прийти к генеральному прокурору и спросить: «Вам не нужны три идиота для показательного процесса о коррумпированной и жестокой милиции?»
— Три? — насторожился я. — Значит, третий все же есть?
— После суток он сегодня, — вздохнул Никитин. — Отсыпается. Единственный опытный и тертый оперативник в отделе. Основная часть раскрытий на нем держится. Даже не знаю, зачем я это делаю. Помня о ваших прежних делах, догадываюсь, что потянете вы парня далеко за пределы расследования краж «тапочек и электросчетчиков». Хоть дело-то благое?
— Нужное дело, Семен Викторович, — горячо заверил я. — Пакостное, опасное, омерзительное, но… Надо браться за него, невзирая на все «чистые руки» и «пустые головы». И если удастся нам его раскрутить…
— А если не удастся? То-то и оно. Игорь Ракитин. Капитан. Перевелся в наш отдел из Октябрьского района через три недели после твоего увольнения. Весьма толковый мужик. Квартира у него в том районе, а так как на дорогу до Октябрьского уходит час только в один конец, то ни о какой халтуре не может быть и речи. А у него семья.
— Это несколько не то, что нам нужно, — признался я. — Я с некоторым недоверием отношусь ко всякого рода халтурам. Да и опять же: смотря где халтурит.
— Вот что, Куницын, — рассердился Никитин. — Будете копаться в предлагаемом, — пойдете подавать заявление в установленном порядке, понял?! Дают — бери. Пока дают… Да, насколько я знаю, он еще и не успел никуда пристроиться. Мать у него тяжело больна, а на нашу зарплату кроме аспирина ничего не купишь. Да и сынишка у него маленький. А то, что он не двурушничает, можно понять, заглянув к нему в квартиру: мебель уже давно хоронить пора, все, что можно было продать — продано, да и жена волком смотрит — вот-вот на развод подаст. Так что спит преимущественно на кухне или у нас в отделе. В наше время нищета и маленькая должность — признаки честности. Вот, кстати, интересный вопрос: может ли при нашем правительстве занимать высокую должность честный человек, да еще и проводить глобальные операции, требующие утверждения у самого высокого руководства?
