Книга Дело всей смерти - Андрей Крюков

У Кирилла Рьянова триумф следовал за триумфом. И орудием его побед был арестованный Жгутов. Немного повиляв, он выложил начистоту все, что знал о похищении детей Нееловых.

Показания Жгутова позволили задержать Салата. Тот сначала все отрицал, но не выдержал очной ставки с подельником. Жгутов, не пытаясь выгородить себя, с бесстрастной неопровержимой подробностью рассказал, как Салат сговаривался с ним о детях, как привез похищенных на ферму, как приказывал выколоть глаз девчонке, а потом убить маленьких пленников. Припертый к стене, Салат потек и дал следователю ниточку к организаторам похищения – службе безопасности холдинга «Дирижабль». А руководитель службы под давлением разоблачений Салата признался, что похитил детей по приказу директоров холдинга. Так в наручниках оказались исполнители и организаторы громкого преступления.

Рьянов торжествовал. Его торжество немного омрачало то, что он никак не мог дожать Жгутова по другому делу – убийству академика Неелова. Жгутов, легко сдавший позиции во всем, что касалось похищения, сознаваться в убийстве решительно отказывался: не я – и все тут! Рьянов втолковывал ему: запираться бессмысленно. Нож, измазанный в крови академика, – улика бесспорная.

– Обезьянья на нем кровь! – стоял на своем Жгутов. – Вся прихожая была в крови этой гадины.

– Неелов убит вашим ножом, на нем – его кровь.

– Я только за обезьянью кровь отвечаю, гражданин следователь. У меня свидетель есть – девчонка. Она видела, как я обезьяну порезал в прихожей.

– Она подтвердила это.

– Вот! А где свидетели, что я академика зарезал? – Жгут победно смотрел на Рьянова.

– Да нож десяти свидетелей стоит!

– Выбросил я нож, сколько можно повторять! Выбросил, когда из дома этого проклятого убегал, от вас убегал! И больше я там не был!

– Значит, вашим ножом кто-то воспользовался, чтобы убить академика? Вы к этому ведете, Жгутов?

– В точку, гражданин начальник. Воспользовался.

– И кто же, по-вашему? Внуки? Мальчик? Девочка? – Рьянов предельным сарказмом в голосе показал подследственному всю нелепость таких предположений.

Жгутов не смутился.

– Может, девочка, может и мальчик, – сказал он упрямо. – Почем я знаю! Дед-то подрядил меня убить внука. Чего бы внуку не побрить деда? Та еще семейка, не смотри, что академики.

– Сказки, что Неелов нанял вас убить внука, советую выкинуть из головы! Вы же отказались от слов, что Неелов привез к вам своих внуков. Отказались от дедушки-похитителя, откажитесь и от дедушки-убийцы. Придумайте что-нибудь поумнее, Жгутов!

– Нечего мне придумывать! Говорю, как было. Зря я в этот дом, в этот гадючник полез!

– Слышу раскаяние, Жгутов, это хорошо.

– Кайся не кайся! На рожон попер, вот и погорел. Но академика я не убивал.

– Ну некому больше! На вас все сходится. А чистосердечное признание смягчает наказание. Слышите, Жгутов? – В голосе Рьянова уже звучала безнадежность.

– Не буду чистуху писать, хоть самого режьте! На меня вам, конечно, легче всего убийство повесить, вот и давите! А эта, с кочаном на голове, Мария, она, значит, не при делах? Старик же с ней крупно поскандалил и запер! Меня на нее натравить хотел. Может, она просто ловчее оказалась и вскрыла академика, пока никто не видел?

Подследственный держался так твердо и был так искренен в своем отрицании убийства, что Рьянову пришлось вплотную заняться поиском других версий смерти академика. А основания сомневаться в виновности Жгутова у него, надо сказать, были.

Поначалу, уверенный, что Жгутов со дня на день признается в убийстве, азартно доводя до конца дело о похищении, следователь не уделил должного внимания двум важным обстоятельствам. Он не потрудился проверить показания Кузнецовой, заявлявшей, что Дмитрий Дмитриевич Неелов вел приготовления к убийству внука. Это совпадало с утверждениями Жгутова, отметаемыми Рьяновым, как фантастические, и представляло дело совсем не таким простым и прямолинейным, как хотелось бы следователю.

И второе обстоятельство: на окровавленном ноже отыскались не только отпечатки пальцев Жгутова, но и другого лица. Кому из находившихся в доме в день убийства они могли принадлежать, – неизвестно. Рьянов, удовлетворившись, что на ноже есть пальцы Жгутова – однозначно записанного им в убийцы, – не распорядился сразу же дактилоскопировать подростков Нееловых и Кузнецову и сравнить их узоры с обнаруженными на ноже.

«Я и сейчас не верю, что на орудии убийства могут быть пальцы Нееловых или Кузнецовой. Но адвокат вцепится в эти неизвестные отпечатки. Для него это лакомый кусок, довод в пользу невиновности подзащитного, – размышлял Рьянов. – Однако если это не пальцы детей или Кузнецовой, то чьи? Ведь других людей в доме не было».

Когда похитители детей были рассажены по камерам, Рьянов вплотную приступил к расследованию смерти академика Неелова, которое в знак признания заслуг молодого следователя было теперь поручено ему персонально. Он решил снова осмотреть место преступления, допросить участников событий того рокового дня. Предвидя разговор с детьми, следователь прихватил с собой полицейского-психолога Зою Лапшину, не признаваясь себе, что это прекрасный предлог увидеть понравившуюся девушку.

Впустил их в дом Аркадий Неелов. Если б Рьянов знал его раньше, то сейчас едва узнал бы. Беды и болезнь сильно подсушили сына академика. Он осунулся, под глазами залегли тени, светлый дорогой костюм висел на нем, как на вешалке. Не только из облика, но и из поведения Аркадия Неелова ушла обломовская рыхлость, безволие. В нем появилась определенность, движения стали резкими, хотя и несколько беспорядочными, суетливыми.

– А мы вас ждем! – сказал Аркадий Неелов, дергаными жестами приглашая Рьянова и Зою подняться по лестнице на второй этаж. – Мы все здесь, все на месте… Все, как говорится, в сборе.

Видимо, ему было утешительно напоминать себе, что все домочадцы рядом, вместе, – ведь их осталось так мало. Потирая руки, он побежал вверх впереди гостей. Он стал подвижностью странно походить на отца. Но если в покойном академике живость была легкой, жизнерадостной, то тревожное мельтешение и нервная жестикуляция сына напоминали вздрагивания от испуга.