Этот свет с растущими на нем цветами завораживал меня.
Мне сообщило о нем лишь зрение, другие органы чувств бездействовали. Постепенно золотая полоса расширилась, немного потемнев по краям.
Надо мной была крыша из цветов, небо из цветов, под которым я лежал.
Во сне не задают вопросов, не требуют объяснений — взгляд мой скользил по узорам из голубых корундов, розового хрусталя и жемчуга. Цветы были сделаны из драгоценных камней; из них же был вырезан павлин, навсегда расправивший свой бирюзовый хвост, который я увидел, когда на него упал свет; вот белый перламутровый конь, ноги его затерялись в темноте.
Теперь я увидел, откуда идет свет: немного подальше в цветастой крыше была щель — на расстоянии около фута надо мной, на уровне моей груди. Тогда инстинктивно, не отдавая отчета, зачем мне это нужно, я решил подняться и посмотреть, в чем дело, и тут же понял, что не могу пошевелиться.
Когда происходит нечто подобное, вначале не веришь в это. Ты же хочешь двигаться! Пробуешь раз, другой, и каждый раз думаешь: «Ну вот, теперь получится». Но в конце концов понимаешь, что ты, как цепями, прикован к земле непонятной тяжестью во всем теле.
Я испытывал скорее удивление, чем страх. Покрутившись, я понял, что нахожусь в некоем подобии ящика, и все движения мои очень ограничены — при каждой бесплодной попытке пошевелиться плоть моя натыкалась на что-то твердое. Тем временем божественный свет стал угасать, и теперь я увидел внизу кучу поблекшего золота и спускающиеся к ней своды цветастого потолка. Своды эти были узкими, очень узкими. Я решил разобраться во всем по очереди. Сначала я вспомнил, кто я такой и что со мной произошло. Я вспомнил, как рос, как жил, что чувствовал, чего боялся. Я — Вазкор, волшебник. Чума почти убила меня, но я вылечился. Я был цел и невредим, я жив, я дышу. Но где же я тогда?
Я снова обвел глазами украшенный драгоценностями потолок, он был так низок, что при свете заходящего солнца я смог разглядеть каждую мелочь. Мое детское любопытство сменилось непомерным ужасом.
Я достаточно долго прожил среди масрийцев, чтобы усвоить кое-какие их обычаи. Мне пришли на память царские гробницы, их посеребренные купола, позолоченная лепка.
Да, Вазкор пережил чуму, но никому не дал об этом знать. И вот мне за это урок.
Они решили, что я умер. Они похоронили меня заживо.
От моего спокойствия не осталось и следа.
Обезумев от ужаса, я начал кричать, и от моих бессловесных воплей, наполнивших пустое пространство, стены зазвенели, как колокола; я попытался поднять руку, чтобы разнести вдребезги прекрасную крышу моей тюрьмы. И все время я мысленно обращался к тем самым богам, власть которых я никогда над собой не признавал. Золотой свет исчезал, с потолка на меня равнодушно смотрели цветы, конь и павлин.
Воздуха в саркофаге было мало, он, как и солнечный свет, проникал туда только через щель в крышке. В гробнице, построенной надо мной, вероятно, тоже были отверстия для вентиляции. Вскоре я стал задыхаться, голова у меня закружилась, все вокруг расплылось в одно большое пятно, и я потерял сознание. Когда я очнулся, кругом была кромешная тьма.
Если вы захотите отомстить вашему злейшему врагу, если за то, что он совершил, любое наказание будет недостаточным, похороните его в золотой могиле — живым.
Не знаю, сколько времени я там лежал, помню только, что солнце два или три раза успело взойти и исчезнуть. В этой обители смерти время остановилось. Я превратился в жалкого безмозглого зверя, время от времени принимавшего человеческий облик лишь для того, чтобы разразиться проклятиями, криками и рыданиями. Время мое разделилось на сменяющие друг друга периоды безумства и забытья и разделяющие их минуты оцепенения.
До сих пор не могу понять, как я не лишился разума. Если я его не лишился. Я думаю, что возврат интеллекта еще не доказывает, что на какое-то время я не сошел с ума. Способность мыслить полностью вернулась ко мне, лишь когда я был уже далеко от гробницы и всего, что там со мною происходило.
Однако мозг мой оправился, и вернулась способность логически мыслить.
Она проявилась лишь в форме одного-единственного вывода. Все это было больше похоже на сумасшествие.
Меня похоронили не живым, меня похоронили мертвым. Абсолютно мертвым, холодным и бездыханным. Я предназначался в пищу могильным червям. Но ни один червь меня не коснулся. Я был жив, хоть и лежал в могиле.
Это был момент истины, страшный суд, последнее испытание. Я всегда отчасти подозревал в себе эту чудодейственную силу, но проверить не решался. И вот теперь я в этом убедился. Иначе быть не могло — факты говорили сами за себя. Даже если я был настолько болен, что казался мертвым, и теперь выздоровел и очнулся, в темноте и смятении, без воды и без пищи, под крышкой гроба, где не было даже достаточно воздуха, чтобы поддержать мое существование — я наверняка должен был умереть теперь, если не умер раньше. И все-таки я был жив. Я был жив. Мысли мои стали ясными, как ключевая вода. Я был спокоен и не чувствовал больше страха. Если я смог умереть и вернуться к жизни, значит я могу все. Я познал ужас до самых его глубин, и теперь мне нечего бояться. Я не обращусь в прах, мою могилу не закидают землей. Передо мной — вечность, передо мной — весь мир.
Меня опустили в могилу. Над могилой, может быть, насыпали холм, а может, и гору. Какая разница — это никакого значения не имело.
Меня освободила вернувшаяся ко мне Сила. Ее теперь ничто не сдерживало. Я обрел ее с необычайной легкостью. Светящийся столб энергии обжег гроб изнутри палящим огнем, украшения из драгоценностей пошатнулись, несколько павлиньих перьев упали мне на грудь. Железо треснуло, золотые петли, державшие крышку гроба, расплавились, она внезапно поднялась в воздух и, исчезнув из моего поля зрения, свалилась на землю.
На мне было целое состояние: доспехи из бронзы, эмали и оникса, серебряный шлем, отягощенный огромными золотыми пальмовыми ветвями. Живому человеку пришлось бы ходить, согнувшись в три погибели под тяжестью такого груза. На теле у меня, как на гусенице, был золотой кокон в несколько дюймов толщиной. Похоронив меня по-царски, меня запеленали в металл. Теперь я был благодарен тем людям, которые в спешке или по недобросовестности сделали свою работу спустя рукава. По их недосмотру в золотой оболочке были отверстия, через которые к моей коже и к легким шел воздух. Без воздуха я, наверное, проспал бы до тех пор, пока золото не рассыпалось бы от времени. Может сто лет, а может, и больше.
В крышке гроба тоже было круглое отверстие. Согласно масрийскому обычаю, даже после смерти тело должны были освещать лучи солнца — Масримаса.
Моя Сила разбила сказочное обмундирование. Позолоченная броня упала с меня, как кокон с бабочки, и рассыпалась в прах.
Я обнаженным вышел из гроба и ступил на пол — так спящий встает с постели. Сбоку, на порядочном расстоянии, валялась тяжелая крышка. Оказалось, что она была богато украшена не только изнутри, но и снаружи — позолотой, драгоценностями, золотом. И я смог поднять ее усилием воли — чтобы сделать это руками, потребовалось бы человек двадцать.
