Книга Большая девочка - Даниэла Стил

Рождество Виктория встретила дома с Джоном и Харланом, и, хотя ей недоставало Грейси, она была счастлива, что не надо спешить домой и терпеть предсвадебную истерию родни. Виктория впервые не поехала домой на праздники, на душе у нее была то тревога, то какие‑то новые для нее ощущения — покой и удовлетворение собой.

Накануне Рождества они с Харланом и Джоном обменялись подарками, как и полагается близким людям, а потом отправились на Рождественскую мессу. Традиции остались незыблемыми, изменились только место и участники. Служба в соборе Святого Патрика была красивая и не оставила их равнодушными, хоть никто из троих не отличался особой религиозностью. А потом они вернулись домой, выпили на кухне чаю и легли спать. На следующий день Виктория несколько раз говорила по телефону с Грейси. Та курсировала между родительским домом и особняком Уилксов. В качестве рождественского подарка она получила от Гарри бриллиантовые сережки и восторженно описывала их Виктории.

Рождественская ночь была для Виктории беспокойной — она волновалась из‑за предстоящей операции. Ей были даны четкие инструкции — после полуночи ничего не есть и не пить и не принимать аспирин. Никогда прежде Виктории не делали операций, и она не знала, чего ей ждать, кроме прелестного носика или, по крайней мере, такого, который не будет ее всю жизнь раздражать. Ей не терпелось увидеть перемену. Она понимала, что симпатичный нос не сделает ее в одночасье красавицей, но в том, что она почувствует себя иначе, не было никаких сомнений. Виктория без конца смотрелась в зеркало, до того ей хотелось поскорее увидеть свое новое лицо. Она уже сейчас чувствовала себя другой. Она избавлялась от всего, что мешало ей жить, во всяком случае — старалась это сделать и гордилась собой, что ей хватило мужества не поехать домой на Рождество, как она делала из года в год. Зато в Нью‑Йорке Рождество для нее стало по‑настоящему теплым и сердечным праздником — спасибо друзьям!

Грустно было признавать, что она никогда не чувствовала себя так в родном доме. Виктория всегда видела и слышала от них лишь одно: «Мы тебя не любим». Даже если об этом не заявляли вслух ее родители. Сколько лет она пыталась это изменить, и все тщетно. А теперь ей уже и пытаться не хотелось. Это был ее первый шаг на пути к выздоровлению. А вторым станет ринопластика. Для нее это решение имело большое значение. Она больше не будет обречена на насмешки родителей, она берет свою жизнь в собственные руки.

Виктория поднялась рано и стала нервно ходить из угла в угол. В гостиной стояла елка. «Интересно, какими глазами я посмотрю на все это, когда вернусь, — думала она. — Только бы мне не разнюниться!» В шесть часов утра охваченная страхом Виктория села в такси и отправилась в клинику. Еще бы немного, и Виктория скорее всего отыграла бы все назад и отменила операцию. Онемев от страха, она вошла в приемную. И немедленно завертелась хорошо отлаженная машина. Ее уже ждали, дали подписать необходимые бумаги и надели на запястье персональный пластиковый браслет. Взяли кровь, измерили давление, прослушали сердце. С ней побеседовал анестезиолог и заверил, что во время операции она ничего не почувствует, так как будет погружена в глубокий сон. Ее расспросили об аллергии — ответ был отрицательный. Поставили на весы, облачили в хирургическую робу, надели на ноги эластичные чулки во избежание тромбоза (что показалось ей странным, ведь оперировать предстояло нос, а не коленку или стопу): это были какие‑то необычные чулки, от пальцев ноги до бедра. Взвешивание привело ее в ужас — весы в клинике показали, что она прибавила три фунта, даже при том, что встала на весы босиком. Война с лишними фунтами еще не окончилась.

Приходили и уходили медсестры и специалисты, ей поставили капельницу, и не успела она и глазом моргнуть, как очутилась на операционном столе, а над ней склонилась доктор и с улыбкой потрепала по руке. Одновременно с ней говорил анестезиолог, и в считаные секунды Виктория провалилась в сон. После этого ничего не происходило, пока она, будто в тумане, не услышала, как ее вновь и вновь окликают по имени откуда‑то издалека.

— Виктория… Виктория… Виктория? Виктория… — Ну, что пристают? Дайте поспать…

— Хмм… что… — Ее все будили, а она опять проваливалась в сон.

— Виктория, операция закончилась, — услышала она. Она снова уснула, а потом ей вставили в рот соломинку и дали попить. Виктория сделала глоток и начала медленно приходить в себя. На лице была повязка, и ощущение было какое‑то странное, но боли она не чувствовала. Когда она очнулась, ей дали выпить обезболивающее. Весь день Виктория то пробуждалась, то вновь засыпала. Медсестра следила, чтобы она не мерзла. Наконец ей сказали, что надо просыпаться и она может отправляться домой. Изголовье кровати приподняли, и Викторию усадили, а она все клевала носом. Потом ей принесли сладкое желе, она открыла глаза и увидела рядом Харлана. За ней должен был приехать Джон, но он, как выяснилось, простыл.

— Привет… Ты что здесь делаешь? — удивилась она, чувствуя легкое головокружение. — Ах да… все верно. Я еду домой… Я что‑то не в себе, прости, — извинилась она, и Харлан ободряюще улыбнулся.

— Еще бы! Не знаю, что они тебе тут дают, но я бы тоже не отказался.

Она рассмеялась и тут же сморщилась от боли. Харлан не стал говорить Виктории, что с этой повязкой на лице она похожа на хоккейного вратаря. Весь день Виктории к лицу прикладывали лед. Пришла сестра помочь ей одеться, Харлан ждал в коридоре. Из палаты ее вывезли на кресле‑каталке.

— Как я выгляжу? Нос красивый? — спросила она, стараясь не шевелить губами.

— Выглядишь потрясающе! — ответил Харлан, переглянувшись с сестрой. Та привыкла, что после операции пациенты ведут себя не совсем адекватно. Виктория была в спортивных брюках и рубашке на пуговицах — ей велели взять что‑то такое из одежды, что не надо было бы надевать через голову. Медсестра сняла с нее эластичные чулки и надела носки и туфли, а волосы у нее были заранее собраны на затылке. Ей выдали с собой таблетки, на случай если дома станет одолевать боль. Оставив ее в вестибюле под присмотром сестры, Харлан пошел за такси и быстро вернулся. Виктория с изумлением увидела, что на улице уже темно. Было шесть часов вечера, она провела в клинике двадцать часов! Медсестра подкатила кресло‑каталку прямо к машине, Харлан помог Виктории устроиться на сиденье и поблагодарил сестру. Он надеялся, что Виктория не услышала, как медсестра предупредила его, чтобы не вздумал тащить на себе такую большую девушку. Харлан знал, как ее бесит это определение — большая. Это было самое болезненное воспоминание ее детства, мантра, повторяемая ее родителями. Тогда ей хотелось быть просто ребенком, а сейчас — просто женщиной, а не «большой девушкой».

— Что она говорит? — спросила Виктория, когда Харлан сел в машину.

— Что ты как после двухнедельного запоя. И еще — что ей бы хотелось иметь такие ноги, как у тебя.

— Ага, — с серьезным видом согласилась Виктория, — все так говорят… Всем им хочется иметь такие ноги… роскошные ноги… и толстый зад.