Они пошли вдоль моста к Фрунзенской набережной.
— Я не понимаю, как это могло произойти. Ведь пальто висело на вешалке, — сказал Саша.
— Как видишь, могло, — ответила Катя с раздражением. — Кто-то из нашего класса, я уверена… Мало ли у меня завистников? Та же Матюхина…
— Ты пробовала замыть?
— Ещё хуже стало, — сказала она сквозь слёзы. — Только хуже…
Катя развернула пальто и приложила к себе: на пушистой кремовой ткани прямо на груди зловеще темнело чернильное пятно. Из-за наивных попыток замыть пятно расползлось и приобрело по краям множество оттенков — от фиолетового до голубого.
Катя всхлипнула. Саша несмело предложил:
— Может, в химчистку?..
Она махнула рукой:
— Не поможет, я знаю. Ворс сойдёт, ткань превратится в тряпку, а след от пятна останется… Новое пальто… Ой, что мне будет от мамы…
В полной растерянности оба молчали. И вздрогнули от неожиданности, когда за их спиной кто-то сказал:
— Ничего страшного. Этой беде можно помочь.
Высокий старик с чёрной бородой, как у Карла Маркса, сочувственно улыбался и качал головой. В какой момент он подошёл к ним, ребята не заметили.
— Вы умеете выводить чернильные пятна? — спросил Саша.
— Ну я не могу утверждать, что это моя специальность, но с вашей помощью…
— С моей?
«Странный тип, — подумал Саша. — Можно ли ему доверить пальто, хоть и с пятном? Впрочем, на жулика он не похож».
— А долго вы продержите у себя? Пальто, я имею в виду. Сколько дней? — спросила Катя.
Старик коротко рассмеялся:
— Да ни одного. Вот давайте отойдём в сторонку… вон на ту скамейку хотя бы. И всё сделаем.
Они расположились на скамейке, и Катя протянула незнакомцу пальто. Тот отмахнулся:
— Не нужно, пальто мне не нужно. Положите его рядом с собой. Теперь вы, молодой человек. Придвиньтесь ближе. Вы должны сказать… особую формулу, что ли. Что такое «Шма», вы знаете?
— «Шма»? Это что?
Старик вздохнул:
— Не знает, что такое «Шма», как вам это нравится? — Он обращался сам к себе. — Впрочем, чего ещё можно ожидать?.. Ну, тогда слушайте внимательно и повторяйте каждое слово. Я понимаю, для вас это прозвучит как тарабарщина, но поверьте… Ладно, об этом мы поговорим позже, а сейчас: «Шма… Исроэль… Адонай… элахейну… Адонай… эход. Барух… шем… кевод… малхусо… леолам… воед». Очень хорошо, молодой человек, у вас явная склонность к языкам. Что касается слов, которые вы только что произнесли, их придётся заучить. Запомнить навсегда. Когда вы узнаете их значение…
— А что дальше, — прервала старика Катя, — что теперь с пальто делать?
— А, пальто… Ничего не делать. Всё в порядке. Разверните.
Катя поспешно развернула пальто и… Пятна не было! Даже следа его не было. Исчезло, растворилось, ушло как не бывало.
Что случилось? Что это значит? Такое возможно? Как будто во сне…
— Вы всё-таки специалист по выведению пятен, — сказал Саша без всякой уверенности. — Иначе… Как это назвать? Волшебство? Я комсомолец, и в предрассудки не верю. В детстве любил читать про старика Хоттабыча, но я тогда маленький был. Может, вы гипнотизёр?
— При чём здесь гипноз? — с досадой пробормотал старик. — Вы оба видите, что пятна нет. И оно не вернётся, поверьте. А волшебство… Ты прав, это сказки и предрассудки. Порядочные люди магией не занимаются.
— Тогда что это? — Саша был возбуждён.
— А мне всё равно, — вмешалась Катя. — Я очень, очень вам благодарна, дедушка. Может быть, я могу что-нибудь для вас сделать?
— Что ты, девочка, мне это ничего не стоит. И вообще, если уж говорить всю правду, это сделал не я. А кто? Ты, Саша. Твои слова, твоя воля, твоё желание помочь Кате. А если хочешь знать, что это значит и как это произошло, давай встретимся и поговорим.
Саша отметил про себя, что старик откуда-то знает их имена. Нет, здесь что-то очень, очень необычное. Нужно разобраться. Придётся с ним встретиться. Только никому рассказывать не нужно, никому, даже родителям.
— Хорошо, давайте поговорим. Где мы можем встретиться?
— Я здесь недалеко живу, по ту сторону моста. Бабьегородский проезд, слыхал? Но к себе не приглашаю, извини. Знаешь что? Давай так: в какой-нибудь день, хотя бы завтра, ты выйдешь из школы и пойдёшь через мост по правой стороне, где Нескучный сад, а я пойду навстречу. И мы встретимся посередине. Будем гулять по мосту и разговаривать. Что скажешь?
— Хорошо. Можно завтра. А сейчас, извините, меня дома ждут.
Старик приподнял шляпу, сказал: «До завтра» и пошёл в сторону моста. Саша посмотрел ему вслед и вдруг осознал, что видел этого старика раньше. Да, определённо, старик встречался ему где-то на улице — возле школы или возле дома. И не раз. Такая борода попадается не часто. И речь его звучала знакомо, но это по другой причине. Он говорил с такими же интонациями, как папины родственники из Винницы, когда они изредка появлялись у них в квартире в Москве и рассказывали о том, как было уничтожено во время войны всё еврейское население города. Сами эти люди уцелели, потому что находились кто в эвакуации (женщины), кто в действующей армии. На фронте всё же был шанс остаться в живых, в Виннице — никакого…
Сашин отец не любил этих визитов и не испытывал симпатий к своим родственникам. «Я давным-давно, ещё подростком, ушёл оттуда, и меня ничего с ними не связывает», — объяснял он жене, то есть Сашиной маме. Родственники это чувствовали, и постепенно их визиты прекратились.
Сашина семья занимала просторную четырёхкомнатную квартиру в большом новом доме на Фрунзенской набережной. Сашин отец, герой Отечественной войны, генерал-лейтенант Матвей Яннай в послевоенные годы работал на высоких должностях сначала в генеральном штабе, а затем в министерстве обороны. Этот неказистый провинциальный еврей начал войну комбатом и прошёл по всем фронтам — от Смоленска до Берлина. На боевом пути он завоевал репутацию искусного, изобретательного и бесстрашного командира. Его высоко ценил сам Георгий Константинович Жуков, который говорил: «На Янная можно надеяться, не подведёт». Это была высокая похвала в устах маршала. И Яннай действительно не подводил. Его войска одними из первых переправились через Одер, он был первым советским генералом, ступившим на левый берег. В том страшном бою, унесшем три четверти личного состава, генерал Яннай был дважды ранен, но не ушёл с поля боя, пока не закрепился на левом берегу Одера, в девяноста километрах от Берлина.
Во время войны Саша с матерью находились в эвакуации на Урале. Саша жадно слушал по радио и читал в газетах сообщения о воинских подвигах отца, гордился им безмерно. После войны отец получил сначала назначение на Дальний Восток, а позже семья прочно осела в Москве.
