Может, погонщик не станет туда заглядывать? Может, сейчас он подзарядится, порадуется жизни с полчасика — да и ляжет спать?
Темнеет.
В полутьме снова взбираюсь на крышу и ложусь как можно дальше от люка. Над горами поднимается туман. Раз или два вижу огонек. Может быть, там сидят пастухи, варят вечернюю кашу. А может, танцуют Аркан…
Резкий звук вплетается в мерный скрип каретки. И почти сразу я слышу испуганный голос погонщика:
Ответный голос искажен переговорным устройством. Но я все равно его узнаю. И плотнее вжимаюсь в крышу.
— Нет, — говорит погонщик, голос его немного охрип. — Здесь никого нет. То есть я, конечно, посмотрю… Но ведь их приняли по счету!
Снова слушает голос в переговорном устройстве.
— Да, — говорит совсем уже хрипло. — Конечно. Сейчас проверю крышу.
Я отползаю назад. Цепляюсь за железную сетку — она грохочет, но я не обращаю внимания. Спускаюсь ниже, повисаю на руках… Это все, что я могу сделать. Ночь, темно, я болтаюсь между небом и землей, если он не присмотрится, он меня не увидит!
Воет ветер в ушах. Сквозь этот звук я слышу, как открывается люк. Потом появляется свет — луч фонарика-эспандера.
— Здесь никого нет, — говорит погонщик в переговорное устройство. — Повторяю, на крыше никого нет…
Останавливается прямо надо мной. И, видимо для очистки совести, светит вниз. Луч фонаря заливает меня полностью. Синий круг с белой спиралью в центре — отпечаток света в полуослепших глазах. Лица погонщика не разглядеть. И без того понятно, что он смотрит прямо на меня.
— Никого нет, — повторяет погонщик после длинной, длинной паузы. — Пусто.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Мы прибываем в город утром следующего дня. Над городом туман — не желтый, как на Заводе, а обыкновенный серо-бурый смог, какой часто бывает в городе. Я не очень люблю его, но сегодня он мне на руку. Выбрав момент, спрыгиваю на крышу какого-то здания (вагончик опустился так низко, что лететь приходится метра три, от силы пять).
Приземляюсь относительно мягко. Сижу, жду, пока пройдет боль в отбитых ступнях. И ошалело думаю: вот и все.
Я так и не узнала, как зовут этого погонщика и кто он такой. Всю дорогу я лежала на крыше, а он сидел в кабине, не говоря ни слова. И только когда вплотную приблизились к городу, еле слышно стукнул в потолок, давая знать, что пора эвакуироваться…
Я никогда не узнаю, кто он и что за судьба привела его на службу Заводу. Я не узнаю даже, сколько он проживет после нашей встречи. Но я буду помнить его всегда.
Я поднимаюсь. Глубоко вдыхаю промозглый туман. Я в городе. Я дома.
Первое, на что обращаю внимание, — на улицах очень много патрулей. Энергополицейские, в полном боевом обмундировании, ходят по двое-четверо, время от времени останавливая кого-то из прохожих и требуя предъявить гражданский код. А мой код давно аннулирован, поэтому ни в коем случае нельзя им попадаться. Я иду, независимо поглядывая по сторонам, но при виде патруля сразу же ныряю в подворотню. Мой путь до района небоскребов, и без того неблизкий, занимает, таким образом, почти весь день.
Башни возвышаются над городом, верхушки утопают в тумане. При виде их я начинаю волноваться. Все, случившееся в последние сутки, не укладывается в голове. Вчера в это время я висела на стене, ожидая отправления вагона, а сегодня — уже скоро — увижу своих. Диких. Алекса, Мавра, Перепелку. Лешку. Всех.
Только сейчас понимаю, до чего устала. Присаживаюсь на край тротуара. Тут же подкатывает автоматический уличный разносчик, сгружает в протянутую ладонь упаковку энерджи-дринка. Делаю большой глоток; разносчик катит дальше: низкая тележка на трех пластиковых гусеницах, один подслеповатый сенсор и разъем для маршрутной карты. Пирамида картонных банок с питьем опасно кренится вправо.
Вокруг снуют прохожие. Обыкновенные люди. То и дело одергиваю себя — хочется жадно всматриваться в лица, о чем-то спрашивать, привлекать внимание. Я соскучилась по ним. Меня прямо-таки распирает от знания, которое я им принесла. Которое, может быть, изменит их жизнь. Но вряд ли сделает счастливыми…
Бросаю упаковку от дринка в круглую пасть мусороприемника. Налетает ветер, подхватывает мятый кусок картона, подбрасывает вверх и тащит по тротуару.
— Нарушение общественного порядка!
Едва удерживаюсь, чтобы не вздрогнуть. Полицейских четверо — в шлемах, со щитами, в полной амуниции. Один — со множеством нашивок на рукаве, вероятно, старший.
— Ты почему бросаешь мусор мимо урны?
— Это ветер, — говорю я. — Я сейчас подберу.
И наклоняюсь, чтобы поднять картонку, но он наступает на упаковку ногой.
— Почему не на работе?
— Я работаю пикселем, — говорю я первое, что приходит в голову. — Еще не время.
— Пикселем? — Он поднимает брови. — Предъяви гражданский код.
— Сейчас, — говорю я. Делаю вид, что лезу за пазуху. Ныряю под его локоть и сломя голову кидаюсь бежать.
— Стой!
Спиной почуяв опасность, резко кидаюсь влево. Мимо правого плеча проносится… я не успеваю понять, что это. Сгусток ветра? Выстрел из разрядника? Да как они смеют стрелять по мирным горожанам?!
Дорогу перегораживает велорикша. Я перескакиваю через коляску и кидаюсь за угол направо. Налево. Снова налево. Справа заманчиво темнеет подворотня.
Поднимаю голову. Гладкая стена без окон, в щелях кое-где мох и бледно-серая трава…
Полицейские появляются через двадцать секунд. Разумеется, кидаются в подворотню. Грохот шагов стихает.
Тогда я потихоньку слезаю со стены и что есть силы бегу в противоположную сторону.
По ступеням башни гуляет ветер. Заносит следы мелким песком. После тридцать пятого я специально разыскиваю сторожки на старых местах и срываю их все до единой. Пусть они выйдут ко мне навстречу. Пусть они удивятся!
Но никто не выходит.
Я поднимаюсь все быстрее. Начинаю задыхаться. Все-таки проклятая болезнь здорово меня подкосила… Выбираюсь на сто первый. Отсюда легко можно подняться в гнездо с помощью Лифтера…
Заглядываю в пролом лифтовой шахты. Оттуда несет холодом, пахнет нечистотами.
Мне становится страшно.
— Мавр!
Эхо подхватывает крик, и он начинает прыгать от этажа к этажу.
— Алекс! Перепелка!
— Кого ты ищешь? — мягко спрашивает чужой голос.
Я резко оборачиваюсь.
На лестнице, перекрывая путь вниз, стоит человек в щегольском черном костюме. Нижняя часть лица завязана платком. В руках — маленький плоский чемоданчик.
