Книга Опасные тропы - Иван Цацулин

С юго-запада, со стороны турецкой границы, наплывали бесформенные громады облаков, то иссине-черных, то белых, дышащих холодом. Выше облаков слоилась темная хмарь, сквозь которую не могли пробиться солнечные лучи. Сергей Русаков стоял возле здания пограничной комендатуры – он прибыл сюда совсем недавно, – и со вниманием осматривался вокруг. В Армении он второй раз, тогда он ничего толком не видел, кроме красивых из разноцветного туфа домов на улицах Еревана, да и мысли его тогда были всецело заняты соревнованиями штангистов, в которых он принимал участие. Теперь иное дело – он оказался в Армении по службе, с оперативным заданием, и не в столице республики, а на ее окраине. Он должен был все видеть для того, чтобы иметь отчетливое представление об условиях, в которых действует враг и в которых его надо и перехитрить, и победить.

Здание комендатуры стояло на склоне холма. Прямо перед ним, выше по склону, лепилось несколько каменных домиков для офицерского состава и, немножко в сторонке, – подсобные помещения. У самого входа в комендатуру раскачивалось хилое деревце – рябина, с крошечными, пожухлыми листочками, иссохшими на резком ветру. Эта рябина, посаженная начальником пограничного участка майором-украинцем, была единственным деревцем на всю приграничную округу.

Тут, в горах, уже стояла осень, с ощутимым холодом и ранним сумраком. От вершин к самой долине сбегали желтые полосы – ячменные поля. Ячмень – по-тюркски арпа – с древнейших времен был единственной культурой, которую отваживались сеять здесь местные жители. С ним в этих краях связано все, от него зависело само существование людей. На раскаленных камнях очага пекли лепешки из ячменной муки, из нее же приготовлялись и другие блюда, скудные и невкусные. Урожаи арпы означали возможность существовать, неурожаи – голодную смерть. Вот почему с этим именем связано все самое значительное: им названо и большое озеро неподалеку от третьей заставы, и река, что берет свое начало в том озере и, прорвавшись сквозь каменные преграды, долго бежит затем вдоль границы до встречи с полноводным Араксом. Над желтыми полями созревшего ячменя парят орлы, их тут много.

Позади комендатуры, с той ее стороны, куда не выходило ни одного окна, горы круто обрывались угрюмой долиной, по ту сторону которой поднимались высокие каменные исполины, покрытые снегом. Где-то там, в нескольких километрах от помещения комендатуры, петляют междугорьем дозорные тропы пограничников. В правом углу безжизненной хмурой долины в бинокль можно рассмотреть небольшой холмик с деревянным памятником-надгробием на нем. Это памятник красноармейцу-пограничнику Жукову, погибшему там в двадцать третьем году. Никто сейчас не знает ни его имени, ни откуда он был родом, но память о подвиге Жукова жива до сих пор, имя его бессмертно.

В те годы пограничных застав было и этих местах мало, разбросаны они были одна от другой на значительных расстояниях, и людей служило на них – раз-два и обчелся. А из-за границы, из-за этих вот мрачных холмов, банды нападали на мирных советских жителей, на горные кочевки, убивали людей, угоняли скот. Кочевки – сложенные из подобранных поблизости камней изгороди-заборы, куда на ночь чабаны загоняют отары овец, в которых живут летом и сами, готовят незамысловатую пищу, спят. У кочевок ночами не прекращаются волчий вой, рев обезумевших от голода и злобы зверей, лай рассвирепевших пастушьих псов-волкодавов, сильных, огромных, обросших густой шерстью.

Доставив в комендатуру срочный пакет, Жуков вечером верхом возвращался к себе на заставу, проехал благополучно Чертовы ворота, уж был почти дома, как вдруг услышал подозрительный шорох слева, со стороны границы. Красноармеец понял – нарушители, – и не колеблясь повернул коня навстречу врагам. Он увидел: к развалинам кочевки Ордоклю, той самой, на которую смотрел теперь Русаков, еле различимые в вечернем сумраке, пробирались люди, чужие люди. Единоборство с пришедшими из-за кордона бандитами не входило в его задание, но иначе красноармеец Жуков поступить не мог. Навстречу ему раздался выстрел, пуля взвизгнула где-то совсем рядом. Сорвав с плеча винтовку, Жуков с ходу ответил… Завязалась перестрелка. Жуков не давал возможности бандитам прорваться дальше в наш тыл. Он не знал и не пытался узнать, сколько перед ним врагов, – это для него не имело никакого значения – банда не должна пройти! Его тяжело ранили, но он, не обращая на это внимания, продолжал сражаться. Турки бесновались, выстрелы трещали не умолкая, выбивали из камней вокруг красноармейца искры. Одна из вражеских пуль смертельно поразила героя в голову – Жуков затих, винтовка выпала из его рук. Торжествуя, банда рванулась вперед, но было уже поздно: на выстрелы подоспели отряды пограничников, и бой разгорелся снова. Прорвавшуюся банду уничтожили, в ней оказалось тринадцать человек. Жукову считать их было некогда, задачу, поставленную ему сердцем, он выполнил. Слава герою!

Над желтыми ячменными полями величаво парили орлы. Стояла непривычная для Русакова тишина, почти абсолютная, до звона в ушах. Мрачные тени перемещались вдоль долины, делали ее зловещей. Там, за линией границы, синели валы тяжелых застрявших на далёких Чужих увалах облаков. Затененный ветреный день, серый безлесный камень вокруг делали местность непривлекательной, с непривычки нагоняли тоску. Сергей на минуту вспомнил Москву, ее шумные, полные движения и света проспекты и улицы, родных, потом мысленно вернулся к недавнему, к событиям, предшествовавшим его появлению в Армении.