Селия вытягивает руку. Она хорошо видна сейчас, когда одеяла отброшены. Кожа у нее на руках такая изболевшая, что в первую минуту мне кажется, будто на ней сморщенные черно-красные перчатки. На Селии нежно-голубая ночная рубашка с оборками повсюду. Видно, какую боль причиняет ей собственное тело. В ее больших круглых глазах застыл страх – как у зверька, который вообще ничего не понимает. Мне становится стыдно, что я про себя называла ее «куль на кровати».
Дедушка открывает Библию, но не читает, а кладет ладонь на страницу и говорит собственными словами:
– Я взываю к тебе, о Господи, к тебе! Исцели эту несчастную, страдающую душу…
Он талдычит и талдычит это без конца, его слова сливаются у меня в ушах в далекое невнятное бормотание, которое не заглушает даже насекомого на окне. Насекомое жужжит все громче и громче, вся комната наполняется этим звуком, и мне кажется, что я тоже наполняюсь им и даже превращаюсь в насекомое, мне хочется взмахнуть крылышками или потереть шею лапкой.
Дедушка просит Святого Духа сойти на Селию. Он запрокидывает голову и смотрит на пыльный вентилятор, который все крутится и крутится под потолком. По-моему, это смешно. Как будто он обращается к вентилятору и просит его прислать к нам Святого Духа.
Потом дедушка велит мне сесть на кровать. Она скрипит, когда я сажусь, как будто звон проникает и в нее.
В комнате находится кто-то еще, кроме нас. Такое рыхлое, студенистое, его нельзя видеть, но можно чувствовать, как оно плавает вокруг нас в воздухе, посверкивая искрами. Мне становится страшно – как будто в комнате завелись призраки. Я сижу и не шевелюсь – может, они уйдут.
– Пусть наши руки обратятся в орудие… – тихо говорит дедушка.
Он кладет ладони на лоб Селии, на ее густые черные волосы, и у меня в теле начинается покалывание.
– Делай, как я, дитя мое, – приказывает мне дедушка, совсем как учитель. – Повторяй все в точности за мной.
Я опускаюсь на колени возле кровати и делаю то же самое, что и он, потому что на самом деле очень хочу помочь Селии. В этот раз я действую не как зомби. Я по-настоящему хочу помочь. Я стараюсь прикасаться к ней очень нежно – судя по всему, ей очень легко причинить боль. Дедушка прикрывает сверху мои ладони своими, я касаюсь ее ушей, чувствую пальцами их изгибы. Вокруг все гудит и звенит, насекомое время от времени взмахивает крыльями. Я, кровать, Селия, солнечный свет – все пронизано этим звоном. Призраки пролетают сквозь меня. Кажется, будто они хотят отбросить меня от кровати, поэтому я крепче прижимаю ладони к ушам Селии и закрываю глаза.
Вспыхивают огни. Огни внутри ее тела, целые гирлянды огней, и, когда я прикасаюсь к ним, они вздрагивают и загораются ярче. Я заставляю их светиться, как фейерверк. Звон затихает, становится ниже и глуше, не сверлит больше мне мозг, мы притягиваемся друг к другу, как два магнита.
Я не знаю, сколько времени это продолжается.
Внезапно я отключаюсь от нее. В комнате стоит тишина. Яблочный фартук открывает окно, я слышу, как поют птицы на деревьях. Мои руки все еще касаются головы Селии, они влажные. Ее голова тоже, по лицу у нее льется пот, ее синюю ночнушку можно выжимать.
Я смотрю ей глаза в глаза. Они у нее ясные, яркие, как коричневые камушки. Она улыбается мне, и я больше не боюсь ее. Она такая же девочка, как я. Я чувствую себя невесомой, как будто могу взлететь под потолок и оттуда разговаривать со всеми.
– Теперь убери ладони от нее, дитя мое, – говорит дедушка.
Мои руки так онемели, что я с трудом выполняю дедушкин приказ.
Селия моргает. Она тянется к столу рядом с кроватью, берет стакан воды и выпивает его залпом. Мы все глаз не сводим с нее. Она отбрасывает одеяла подальше, и нам видны ее прямые коричневые ноги. Она касается руками головы, приглаживает волосы. Потом приподнимает ноги, перекидывает их и становится обеими ступнями на коврик.
– О Боже! Я никогда не видела ее такой, сколько живу на свете. Ребенок излечил ее. Селия выздоровела, Господь тому свидетель! – кричит женщина в яблочном фартуке. Она падает посреди комнаты на колени, сжимает обе руки и поднимает их кверху. Она раскачивается на полу и твердит: – Хвала тебе, хвала тебе, хвала тебе…
Идти назад мне очень трудно, нет сил переставлять ноги. Дедушка делает остановку возле магазина при дороге, покупает для Дороти целый мешок продуктов и новую плиту, а к ней баллон с газом. Он перекидывает мешки с покупками через плечо и несет их с такой легкостью, как будто они ничего не весят. Такого довольного лица, как сейчас, я ни разу у него не видела. Он улыбается, выглядит супер-суперсильным, забывает про свою хромоту и даже почти ни капельки не хромает.
Дороти принимает оранжевые магазинные мешки с покупками и стонет от счастья. Там спелые фрукты, зеленые, красные, желтые. Бутылка чего-то коричневого. Коробка конфет, двухэтажная, из розового картона. Дороти перебирает фрукты, поглаживает блестящие рычажки на новой плите.
Силвер протягивает мне конфету, у нее губы перемазаны шоколадом. Но я ничего не беру.
– Ты совсем белая, Кармел, – говорит она. – Ты чего, хочешь упасть в обморок? Хочешь упасть?
Я качаю головой, и мои глаза, хоть я и сижу на ступеньке, закрываются, а перед глазами всплывает Мёрси – перед каждым глазом головка, размером с марку. Две Мёрси смотрят на меня и словно что-то хотят сказать, но не могут.
На следующий день звонит дедушкин телефон. Он отходит в сторонку, чтобы поговорить. А потом объявляет Дороти:
– Доктора осматривали ее, они в изумлении.
Дороти сидит на складном стульчике.
– И что же они сказали?
– Они не могут в это поверить. Ученые люди народ неверующий, как известно. Но они говорят, что доказательство у них перед глазами.
Дороти постукивает пальцем по своему носу – тук, тук, тук.
– Значит, имеется подтверждение? Это можно считать им?
Он кивает.
– Медицинское подтверждение?
– Да, да, говорю же тебе. Они сказали, что не верят тому, что это совершил ребенок. Что, должно быть, сыграли роль какие-то другие факторы. Но какие – они объяснить не могут. Неудивительно, что они не могут объяснить, ведь они не имеют веры.
Тук, тук, тук.
– Что ж, это замечательно. Подтверждение. Прости меня, Деннис, но раньше я ведь не верила тебе, не верила в глубине души. Зато теперь дела наши пойдут на лад, главное, мы сами наконец знаем настоящую правду. Кармел! – она поворачивается ко мне: – Отныне ты должна быть очень послушной девочкой. Никаких выкрутасов. Подумай о доме, который мы можем купить, о трех пони – у каждой из вас будет свой пони.
Я не понимаю, о чем она говорит, поэтому молчу. Я рассматриваю свои руки. Хоть это и невероятно, но теперь я чувствую, что они многое могут. Я нюхаю ладошки – может, запах у них какой-то особенный, и даже лижу их, но они просто соленые, и все. И еще как после того случая с Мелоди – они подрагивают, как будто от разрядов тока. Такое случалось, если честно, когда я была маленькая, но тогда я не понимала, что это такое.
