– А что бы я разведывал тут, в лесу, во многих милях от Мьюры, когда солнце уже почти зашло?
– Легко догадаться, – ответил Марото, гадая, кого он тут пытается убедить. – Патрулировал окрестности, чтобы сзади не подкрались подкрепления с целью прорвать осаду или доставить припасы.
– Да, смысл есть, – согласился шпион. – Про это я не подумал. Но будь я шпионом, разве не понимал бы, что надо приготовить отмазку получше?
– Я глух к твоим словам, – буркнул Марото.
От проклятой стрелы в голове только и пользы, что теперь он может сколько угодно пользоваться этим избитым выражением.
– Да какой шпион стал бы…
– Ш-ш-ш! – Марото прижал лезвие.
Даже одним ухом он вроде бы услышал…
– Кто-то поднимается на холм по нашему следу, – театральным шепотом сообщила Пурна из кленовых ветвей. – Мне стрелять?
Различив хруст листьев под несколькими парами сапог, за которыми последовало звяканье серебряного колокольчика и писклявое хихиканье, Марото серьезно задумался. Еще до того, как раненое ухо перестало сочиться лимфой, половина подопечных Марото вернулась в столицу, если не в фамильные дома. Большинство прочих аристократов отвалилось на тайном пути от края Пантеранских пустошей до Агаллоха, от Агаллоха до Геминид, от Геминид обратно в Катели и, наконец, от Катели сюда, до замка Мьюра, где неуловимый Кобальтовый отряд был заперт в замке местным имперским полком. Те несколько пижонов, которые остались с варваром, были самыми охочими до приключений, но никак не до выполнения приказов – сие прискорбное наблюдение пришлось сделать в который уже раз, когда из подлеска появились граф Хассан, герцогиня Дин и паша Дигглби.
Граф Хассан красовался в легчайшем фехтовальном халате. В одной руке он держал мачете с рукоятью из слоновой кости, а в другой – огромный рог для питья; плещущий сосуд предположительно был вырезан из зуба мегапотама. Пурпурного цвета сапоги герцогини Дин, высотой по бедро, крепились модными подвязками к блестящей чешуйчатой броне, киль ее парика пронзала сверкающая золотом арбалетная стрела, контрастируя со скучной дубовой, заправленной в огромный арбалет. Паша Дигглби изволил гулять в кожаном жилете и юбке, которые сотворил по образу и подобию одежды Марото, с хрустальным кальяном в одной тощей руке и поводком в другой. На конце поводка болтался пушистый белый песик, и пижон упорно утверждал, что это демон, купленный ему отцом у кравьядианского демониста, но, скорее всего, это был просто угракарский спаниель. Возвещавший их прибытие колокольчик, который услышал Марото, висел не на украшенном рубинами собачьем ошейнике, а на хозяйском.
– Ух ты! – воскликнул Дигглби. – Марото поймал нам ужин.
– На вид худосочен, – осудила герцогиня. – Я могу стерпеть мясо с душком, но не жилистое.
– Ох, ребята, – сказал Хассан, – не знаю, смогу ли я выдержать вид насыщающегося Марото хоть на фоне мирного леса, хоть нет. Это же форменное скотство.
– Разве мы не велели вам ждать в фургонах? – спросила Пурна со своей ветки.
– Мы? Мы! Пурна, дорогуша, это восхитительно, – отозвался Дигглби. – Ответь-ка нам, когда свадьба и с какой стороны мы будем сидеть: жениха или невесты?
– Надо бы проявить милосердие и перерезать тебе горло сейчас же, – сказал Марото шпиону.
– Кто твой новый дружок? – спросил Хассан, когда Пурна свесилась с ветки и преодолела оставшуюся до земли пару футов. – На вид такой же старый, как твой предыдущий противник. Хорошо, что мы прибыли вовремя, – спасем тебя от новой трепки.
– Меня зовут Лукаш, – сообщил шпион и начал выкарабкиваться из-под Марото, но застыл, когда нож варвара похлопал ему по лицу.
– Его зовут Безносый Шпион, Погибший Страшной Смертью, – возразил Марото, воображая, какими станут лица этих пижонов, когда он сделает первый надрез.
Вот бы вернуться в прошлое и снять с себя клятвы. Лорденышам нужно напомнить, что здесь не какая-то забава, а война или нечто близкое к ней, и этот несчастный шпион запросто мог…
– Я не шпион, – повторил Лукаш довольно желчно.
Это была уже наглость, какой обычно не встретишь у отчаявшихся задохликов.
– Тогда кто же ты? – спросила Пурна, сев на корточки рядом с Марото и положив грязный от коры большой палец прямо на левый глаз парнишки. – Говори сейчас же, иначе с сегодняшнего дня тебя будут звать Одноглазым Лукашом, Безносым Идиотом.
– Я… дезертир, – признался Лукаш, от стыда закрывая второй глаз. – Я кхимсари, воевал вопреки моей вере. Искал возможности сбежать с тех самых пор, как меня призвали в Мьюранский полк.
– Угу, конечно, – сказала Пурна. – Отрежь ему лживые губы, Марото.
– Ох, дайте наконец мальчику встать, – потребовал Дигглби, наклоняясь, чтобы зажечь кальян от спички, поднесенной Хассаном. – Все это сущее варварство.
– Кхимсари, говоришь? – Под бульканье пижонского кальяна Марото стащил с парнишки железный шлем.
И правда, густые черные волосы местами были выстрижены так, что получился узор, напоминавший корону. Не будь Марото связан священной клятвой, он бы изуродовал пацифиста. Не впервой.
– Демоны помилуйте… Дай ему встать, девочка, он говорит правду.
– Браво, – восхитилась герцогиня Дин, перекидывая арбалет из одной руки в другую, чтобы принять у Хассана дымящийся кальян.
Тем временем Дигглби выкашливал из легких ароматный дым.
– Значит, отпустите? – спросил Лукаш, не решаясь сдвинуться с собственного отпечатка в гниющих листьях.
– Как только расскажешь нам все о твоем полку, об осаде замка Мьюра и о том, как можно туда попасть, – сказал Марото. – Давайте вернемся в лагерь. Я безумно хочу балуту, но не думаю, что здесь можно найти утиные яйца.
Веселая ватага – а они не унывали, эти немногие оставшиеся богатейчики, пусть даже несколько дней назад от них сбежал последний слуга, – брела по осеннему лесу. Яркие, словно светящиеся, топазовые, аметистовые и гранатовые листья, оставшиеся на кленах, дубах и диких сливах, превращали чащу в древесный сундук с сокровищами. Холодный вечерний ветер показался вечно потному Марото запоздалым даром надолго запропастившихся богов, и он замурлыкал под нос старую походную песню. Пурна шла следом, расспрашивая пленного и этим давая Марото передохнуть от ее болтовни, а чуть впереди Дигглби, Дин и Хассан обсуждали хорал, который Марото никогда не слышал. Уж конечно, после Пантеранских пустошей они устроили тур по всей долбаной Багряной империи лишь затем, чтобы завершить путешествие здесь, меньше чем в сотне лиг от места, где вышли из пустыни, но так ведь все и устроено: всегда заканчиваешь там, откуда начал. Было время, когда Марото возмутил бы такой кружной путь, но в настоящий момент ему ничуть не хотелось жаловаться. Причина его превосходного настроения была проста: за последнюю пару месяцев, пока они собирали все больше обрывочных слухов, идя по следу синеволосой предводительницы наемников, Марото наконец позволил себе поверить в разговор, подслушанный весной в баре Найлса. София жива, и если последние двадцать лет он скитался по кругу величиной со всю Звезду и даже больше, то теперь идет прямиком к началу. К ней, обратно к ней.
