Книга Знаменитый газонокосильщик - Бен Хэтч

— Должна признаться, что сначала я хотела передать это дело в полицию, — говорит Джульетта.

— Обман доверия, — добавляет Хендерсон.

Джульетта кладет на стол мое резюме с таким видом, словно ей только что удалось добыть его у меня в тяжелом бою, и я не могу удержаться от смеха. Больше всего мне хочется сказать Берни, чтобы он перестал трясти ногой. Из-за непрестанной вибрации мне довольно трудно сосредоточиться.

— Неужели ты считал, что тебе удастся нас обмануть? — спрашивает Джульетта, поднимая свое конфетное личико к десяткам дипломов, которыми завешана стена над ее головой.

Хендерсон тоже резко поворачивает свою ореховую голову и принимается энергично поглаживать подбородок, изображая полное недоумение при мысли о том, что я собирался их обмануть.

— Неужели ты считал нас такими идиотами? — вопрошает Джульетта, поворачиваясь к Хендерсону, у которого голова трясется из стороны в сторону — так энергично он массирует свой подбородок.

И тут я замечаю, что она приступает к фазе Определения: они собираются ОИДСЖДехнуть меня. Я перевожу взгляд на свои ноги в надежде на то, что ее это остановит. Пускай увольняют, но ОИДСЖДехать я себя не позволю.

— Неужели ты считал, что мы не проверим указанные тобой данные? — не унимается Джульетта.

Я перевожу взгляд на Хендерсона. Если он попробует изобразить еще большее изумление, то точно сломает себе шею.

— Неужели тебе нечего сказать? — продолжает Джульетта.

Мне хочется сообщить ей, что я «рефлексирующий наблюдатель» и поэтому умею думать.

— Или ты объяснишься со мной, или тебе придется объясняться с полицией, — говорит она, передергивая плечами, словно ей абсолютно все равно, что я выберу. Однако ей явно не все равно, потому что лицо у нее горит от возбуждения. И именно поэтому она похожа на клубничную конфету. Она снова берет в руки мое резюме. — И дело не в том, что ты солгал в каком-то одном пункте. Здесь все ложь! — произносит она и снова швыряет листок на стол.

— Почему? Некоторые из перечисленных увлечений соответствуют действительности, — говорю я.

— Ах, прости меня! — говорит Джульетта, с издевательским видом прижимая к груди ладонь. — Некоторые из перечисленных увлечений все-таки соответствуют действительности.

И тут я вспоминаю сон, который приснился мне накануне. Это один из тех тяжелых и мучительных снов, которые преследуют меня постоянно. В нем была мама, но мама была Джеммой. Она плавала на мелководье в бассейне Чешемского развлекательного центра. Только он находился на открытом воздухе, и вовсю сияло солнце. Я сидел в шезлонге и потягивал через соломинку какое-то питье.

— Иди сюда, вода просто восхитительная, — говорит мама. Но тут ко мне подходит официант, только это не официант, а Шон, и даже не Шон, а Чарли, и он приносит мне не выпивку, а коробку с шоколадными конфетами, только внутри не конфеты, а кубики льда.

— На всякий случай сообщаю, что твои увлечения нас не интересуют, — говорит Джульетта. — Мы брали тебя на работу не из-за того, что ты увлекаешься кибернетикой и литературой XX века. Наибольший интерес для нас представляли твои предыдущие места работы. — Она выделяет последние слова, словно заключая их в кавычки.

Я пытаюсь прочитать названия конфет на коробке, но мне не удается их разглядеть, и поэтому я съедаю весь первый ряд кубиков льда. Я помню, что после этого меня охватывает чувство невероятного счастья. И тогда я приступаю ко второму ряду. «Вкусно, правда?» — смеется мама. И я тоже отвечаю ей смехом, потому что страшно рад тому, что она не умерла. Но потом она перестает смеяться, и коробка с конфетами превращается в аптечку, битком набитую таблетками. Я снова смотрю на табличку с названиями и понимаю, что внутри вовсе не кубики льда, а таблетки диаморфина, и тут мне становится страшно, так как я съел их слишком много и у меня может быть передозировка. Я поворачиваюсь к бассейну, чтобы узнать у мамы, что мне делать, но она плавает в воде лицом вниз.

Джульетта зачитывает пассаж из моего резюме: «Предыдущие места работы: год в службе трудоустройства „Монтонс“» — ложь. «Два года в издательском доме „Рид“» — еще одна ложь. Но больше всего мне нравится шкипер на яхте, участвовавшей в кругосветных гонках. — Она издает иронический смешок и начинает читать, подчеркивая каждое слово: — «Это помогло мне выработать в себе навыки лидера и развить коммуникабельность, которая необходима в сложных, а порой и опасных условиях мореплавания, например таких, как экваториальная штилевая полоса, мыс Доброй Нодежды (через букву „О“) и — вот это мне нравится больше всего — угроза цинги от постоянного поглощения галет и прочего». — Она снова кладет мое резюме на стол и смотрит на него с изумленным видом. — Как, интересно, от галет может развиться цинга?

— Это были старые галеты. С просроченной датой употребления. Может, я, конечно, сгустил краски и на самом деле они были вполне съедобны, — говорю я.

— У меня не остается выбора, — говорит Джульетта. — Мне придется тебя уволить. Извини, но ничего другого я не могу сделать.

Хендерсон с сожалением кивает. И лишь продолжающая дергаться нога Берни нарушает общее благолепие. Я так устал и чувствую себя таким одиноким, что больше всего мне хочется расплакаться, но вместо этого я просто киваю.

— Твоя куртка у Джанис. У тебя ведь не было с собой сумки? — Джульетта встает и протягивает мне резюме. — Можешь забрать его, — говорит она. — Тебе причитается двести фунтов. И считай, что тебе еще повезло. — Она вручает мне деньги, нажимает на кнопку, и в кабинет входят два охранника. Один из них берет меня под руку, вероятно на случай, если я вдруг начну буйствовать и крушить офисную мебель, и меня выводят на улицу.

Я настолько устал, что не в состоянии идти в метро, поэтому сажусь на ступеньки у вращающейся двери, прижимаюсь носом к стеклу и начинаю доставать охранников тем, что произношу разные реплики из «Пушек острова Наваррон». «Сегодня Мандракоса постигнет кара», — говорю я, но охранники награждают меня лишь удивленными взглядами.

Мимо, прижав к уху мобильник, проходит какой-то парень.

— Когда все закончится, встретимся у Симпсона — ростбиф, йоркширский пудинг и немного красного вина, — кричу я ему, но он лишь перекладывает трубку к другому уху и продолжает двигаться дальше.

Я представляю себе маму в желтом халате, которая смотрит на меня со строгим видом из-за того, что я потерял очередную работу. Я достаю ее старую зажигалку и начинаю играть с кремнем. Мне доставляет удовольствие нажимать на клапан, который еще помнит прикосновение ее пальцев. Но когда я вспоминаю, как выглядели ее пальцы перед смертью, когда они все пожелтели от желтухи, я снова прижимаюсь лицом к стеклу и опять начинаю произносить реплики из «Пушек острова Наваррон». Поразительно, сколько я их помню. «Вечеринка закончена! — кричу я. — Экспонат номер один — автоматический взрыватель, — я поднимаю вверх мамину зажигалку, — со сломанным контактным устройством. Им даже рождественскую шутиху не подожжешь. Хронометр, — я снова поднимаю зажигалку, — семьдесят пять граммов ртути — вполне достаточно, чтобы мне оторвало руку. Очень нестабильное и нежное устройство, — и, чтобы подчеркнуть свою мысль, я бросаю зажигалку на пол, — а это, капитан Мэллори, означает только одно: среди нас есть предатель. Берни, ты — сука».