Книга День учителя - Александр Изотчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здравствуйте. А Иру можно попросить?
— Ирина уже спит.
— Простите, это Андрей… Как она себя чувствует?
— Нормально. Только устала очень.
Попрощавшись, Мирошкин с облегчением повесил трубку. Он боялся, что мать Ирины будет ему что-то выговаривать, стыдить. Спокойствие на другом конце провода его обрадовало, но и удивило. На другой день он позвонил опять. Трубку взяла Ира, она была настроена оптимистично, хотя и поведала, что было «очень страшно», но врачи «все сделали хорошо»: «Я им показала отметку о разводе, они решили, что я залетела от мужа, он меня бросил, пожалели». Теперь она несколько дней будет лежать, а сексом нельзя заниматься не менее полугода. «Там — сплошная рана. Я даже мастурбировать не могу», — поделилась девушка.
На другой день Андрей пошел за хлебом и встретил Ирину с матерью. Они направлялись в универмаг за одеждой. Это явление озадачило Андрея, но расспрашивать девушку о внезапном улучшении ее состояния он постеснялся. Его по-прежнему смущало поведение Лавровой-старшей — ни слова осуждения, все как обычно. Вновь в душу закралась нехорошая мысль: а не обманули ли его? Но зачем? Андрей решил позвонить Ирине на работу, его почему-то заинтересовало, как объяснила Лаврова свое отсутствие. Незнакомая девушка поприветствовала его от имени издательства «Задруга», а когда Мирошкин попросил к телефону Ирину Лаврову, сообщила, что секретарь заболела — простудилась. Повесив трубку, Мирошкин рассудил: «Что она должна была сказать? Про аборт, что ли, всем рассказывать?! Что за идиотские сомнения! У тебя паранойя». Вечером следующего дня Ирина убедительно рассказывала, что, отправившись по магазинам, она «погорячилась», а теперь вот ей «опять плохо», и Андрею стало совсем стыдно. Он испытывал к Ирине несказанную нежность. Ему казалось, что вот теперь «беда» их сблизила, и они стали «совсем родными людьми». Судя по всему, Лаврова не была с ним солидарна. После ее выздоровления они стали встречаться реже, Ирина позже стала являться с работы — там вдруг участились вечеринки сотрудников по самым разным поводам. Не менее частыми стали и ссоры молодых людей, причем ссорились они по пустякам. Мирошкину даже казалось, что Лаврова его провоцирует. Он все чаще и чаще слышал: «Не твое дело», «Я об этом не хочу говорить», «Ты не поймешь». В рассуждениях девушки постоянно мелькал тот художник из издательства. Андрей вдруг понял, что между Ириной и ее коллегой что-то происходит, и устроил Лавровой сцену ревности. «Ты с ума сошел! — удивилась Ирина. — Я Лешку совсем так не воспринимаю. Мы с ним настолько одинаковые, что даже противно. Он, если хочешь знать, даже помогал тебе письма и стихи на компьютере оформлять». Андрей не знал, что на это и сказать. Если этого Лешу Ирина не считала за мужика, то и Мирошкин явно стал с этой стороны интересовать ее меньше. Он чувствовал, что дело не только в «сплошной ране». Ирина избегала его прикосновений. На его жалобы по поводу тягот воздержания, толкающих его к онанизму, она шутила, но иногда заводила на черную лестницу одной и той же многоэтажки и делала Андрею минет. Это чем-то напоминало визит к врачу, который быстро и профессионально доставлял больному облегчение.
Прошел месяц, в который они все более и более отдалялись друг от друга. Она больше не звонила ему сама, свидания стали редкими и не приносили никакой радости, встречаясь, он обвинял ее в холодности и в том, что она его избегает. Она оправдывалась большой занятостью, но искренности в ее фразах не было. Оба устали друг от друга. Мирошкин больше не мог говорить ей ласковые слова, и возмущало его вовсе не то, что Ирина теперь проводила с ним меньше времени, нет, его мучили подозрения, что она проводит это время с кем-то другим. Или другими?! Лаврова «обрадовала», что скоро они будут видеться еще меньше, — она собралась заниматься спортом, походить «на тренажеры», сбросить вес. От этих слов повеяло желанием начать новую жизнь. И Мирошкин чувствовал — в эту будущую жизнь он не вписывается. Ее родители на просьбы пригласить Иру к телефону манерой разговора демонстрировали свою антипатию. «А что тут странного? — удивилась Ирина. — Да, твои звонки раздражают моих родителей. Они вообще считают, что ты слишком часто звонишь. Их не могут радовать звонки человека, который доводит их дочь до слез, человека, с которым их дочь несчастна из-за его несносного характера».
Однажды Андрей не мог добиться Лавровой весь вечер. «Она на работе», — отвечали ему по телефону. Но в «Задруге» также никто не снимал трубку. Мирошкин звонил Лавровым до одиннадцати вечера, но так и не смог переговорить с Ириной. Звонок на другой день на работу также ничего не дал — Лаврова холодно сообщила ему, что пришла с корпоратива в половине первого и не стала ему звонить: «Воспитанные люди, Андрей, не беспокоят окружающих телефонными звонками после десяти. Тем более что звонивший представился, и ему вполне может перезвонить тот, кому он звонил. Если, конечно, у него будет возможность. Или желание. А сейчас я не могу говорить — работы много». Андрей просил ее позвонить вечером, после работы, в любом часу ночи, когда бы она ни пришла. Он даже махнулся дежурствами. Ирина не позвонила. И тогда Мирошкин решил ей тоже не звонить. Прошла неделя. Андрей вдруг понял, что может легко обходиться без Ирины, он начал посматривать на других девиц, даже с одной познакомился, хотя и не стал продолжать общение. Прошло еще несколько дней, образ Лавровой все больше стирался из памяти, как бы затуманивался. Иногда на него накатывали воспоминания о лете. «Наверное, надо ей позвонить, — думал тогда Андрей. — Но зачем? Что я получу? Нервы? Унизительные телефонные разговоры? Отсос на грязной лестнице как милостыню? Надоела эта тягомотина! Даже если все наладится, что в будущем? Брак с женщиной, которая будет вся в работе, не сможет мне родить детей. Чего за нее держаться? Больная, бесплодная, после аборта — наверняка, и нищая с репутацией шлюхи! Но, с другой стороны — какое тело! И как с ней хорошо спится. А бесплодие?! Так ведь аборт она сделала от тебя! Ох, запутался и не знаю, как быть. В общем-то, она мне безразлична. Надо учиться, диплом писать». В реанимации чувства перестал помогать даже одно время практиковавшийся им просмотр Лавровских произведений стихотворного и эпистолярного жанров, которыми была набита монография Эккехарда Клюга.
С дачи вернулась Нина Ивановна. «Сезон» закончился. Мирошкина охватило элегическое настроение — все казалось тщетным и проходящим. Нетленной казалась только дипломная работа о принце Густаве, за которую Мирошкин теперь засел с удвоенной силой. Начавшаяся практика в школе только стимулировала его. Школа?! Нет, это не для него! Ночи во время дежурства в фирме он проводил, обложившись книгами и конспектами, в свободное от практики и работы время не вылезал из библиотеки. Лаврова почти отошла в разряд фантомов, готовясь занять место рядом с образами Мешковской, Тенитиловой, Ильиной и «проч.», и «дыр». Но вот однажды, это было уже в ноябре, когда Мирошкин, просидевший в библиотеке вплоть до ее закрытия, возвращался домой, он встретил Лаврову. Точнее, Лаврову и тощего парня в черном длинном пальто и с большой сумкой через плечо. Они шли от метро впереди Мирошкина, тот — в черном пальто — обнимал Ирину, ее голова демонстративно-доверчиво покоилась на его плече, а сзади по спине молодого человека болтался хвост темных длинных волос, стянутых резинкой. Пара громко, даже слишком, обсуждала какие-то проблемы на работе. Андрей сразу понял, это — художник. Лаврова была одета в такое же длинное, но белое пальто. Кашемировое. Мирошкин подумал, что эта дорогая вещь сильно контрастирует с одетой через плечо старой сумкой девушки. На ногах у Ирины были туфли, совсем не по погоде, что еще более усиливало ощущение инородности подарка Самсонова по отношению ко всему остальному гардеробу секретаря издательства «Задруга».
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «День учителя - Александр Изотчин», после закрытия браузера.