Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
— Вы должны отдать мне письмо, маэстро.
— Я просил вас не называть меня маэстро.
— Вы должны отдать письмо. Вы же знаете, сколько я сделала, чтобы оно попало в мои руки.
— Отлично знаю, сеньора. Я вам верю.
— Прошу вас. У нас еще есть время.
Маэстро посмотрел на нее с иронией.
— Вот уже второй раз вы говорите, что у нас еще есть время, но я так и не понял, что вы хотите этим сказать. — Он взглянул на листок. — Человек, которому адресован этот документ, настоящий подлец, жулик и убийца. Надеюсь, вы не станете просить меня сохранять в тайне его преступления. Я не выношу оскорблений, тем более в такой поздний час… Кстати, хочу вам сказать еще кое-что.
— Прошу вас, скорее.
— Вначале, когда я еще не понимал того, что происходит, когда я увидел ваш… тот труп на мраморном столе, я решил отомстить за смерть Аделы де Отеро. Поэтому тогда я ничего не сообщил полиции.
Она смотрела на него задумчиво. Ее лицо смягчилось.
— Благодарю вас. — Ее голос дрогнул, в нем слышались глубокие и мягкие нотки. — Теперь вы видите, что мстить никому не надо.
— Вы так считаете? — На этот раз улыбнулся дон Хайме. — Вы ошибаетесь. Есть люди, за которых я должен отомстить. Например, Луис де Аяла…
— Он был пройдоха и шантажист.
— Агапито Карселес…
— Беднягу убила алчность.
Серые глаза дона Хайме смотрели на нее с бесконечной брезгливостью.
— Та бедная девушка, Лусия… — произнес он с усилием. — Она тоже должна была умереть?
Впервые Адела де Отеро смутилась и опустила глаза. Затем осторожно заговорила:
— Смерть Лусии была неизбежной. Вы должны мне поверить.
— Разумеется, сеньора. Мне достаточно одного вашего слова.
— Я говорю серьезно.
— Конечно. С моей стороны было бы непростительной дерзостью не верить вашим словам.
Повисла гнетущая тишина. Наклонив голову, она, казалось, сосредоточенно разглядывала свои руки, сложенные поверх юбки. Черные ленты шляпы спадали на обнаженную шею. Будь эта женщина хоть самим воплощением дьявола, думал дон Хайме, она все равно умопомрачительно хороша.
Вскоре она подняла голову.
— Что вы собираетесь делать с письмом?
Хайме Астарлоа пожал плечами.
— Да вот и я думаю, — ответил он просто. — Отправиться прямо в полицию или зайти сперва к вашему благодетелю и всадить ему шпагу в шею?.. Или вы хотите предложить мне нечто другое?
Черная шелковая юбка тихо зашуршала по ковру. Она подошла ближе, так что дон Хайме явственно различил аромат розовой воды.
— Да, у меня есть идея получше. — Она посмотрела ему в глаза; подбородок ее был чуть приподнят, в голосе звучал вызов. — Надеюсь, что вы не откажетесь принять мое предложение.
— Вы слишком самоуверенны.
— Нет. — Сейчас ее голос был мягким и нежным, как мурлыканье большой красивой кошки. — Я не ошибаюсь. У всех есть свой секрет… Каждый человек имеет свою цену. Я вам заплачу столько, сколько вы пожелаете.
На глазах у остолбеневшего дона Хайме Ад ела де Отеро подняла руки и медленно расстегнула первую пуговицу платья. Он почувствовал, как во рту пересохло; его взгляд впился в покорные фиалковые глаза. Она расстегнула вторую пуговицу. Ее белоснежные зубы поблескивали в полумраке, как жемчуг.
Он попытался отпрянуть, но ее глаза словно околдовали его. Ему удалось отвести взгляд, но теперь он видел обнаженную шею, мягкое очертание ключиц, зовущий трепет глубокой бархатистой ложбинки у начала ее грудей, скрытых вырезом шелкового платья…
— Я знаю, что вы меня любите. Я всегда это чувствовала, с самой первой встречи. Все было бы по-другому, если бы только…
Она умолкла. Дон Хайме едва дышал; его уносило куда-то прочь, в иной мир. Он чувствовал ее дыхание возле своих губ, ее рот приоткрылся, словно горячая алая роза, полная неги и обещаний. Она уже развязывала шнуровку, ее тонкие пальцы ловко распутывали ленты корсажа. Затем, не в силах противиться наваждению, он почувствовал, как она коснулась его руки; ее прикосновение обожгло ему кожу. Адела де Отеро не спеша положила его ладонь на свою обнаженную грудь. Он ощутил трепет теплой молодой плоти и вздрогнул: к нему возвращались давно забытые чувства, которые он считал ушедшими навсегда.
Он чуть слышно застонал и прикрыл глаза, отдаваясь охватившему его сладкому оцепенению. Она улыбнулась робко, необычайно нежно и, выпустив его руку, потянулась к лентам шляпы. Затем она выпрямилась, дон Хайме медленно припал губами к ее телу, впитывая чувственный жар ее обнаженных грудей.
Мир теперь был где-то очень далеко; он превратился в смутный, едва различимый вдали шум волн, сонно бившихся в пустынный берег. Осталась только пустота, сияющая и прозрачная, где не было ни волнений, ни мыслей, ни стремлений… Не было ничего, даже страсти, слышалась одна лишь долгая нота, однообразная и бесконечная, — музыка забвения, напев одиночества, шепот времени, — которую воскресило на его губах прикосновение к ее коже.
Внезапно в самой глубине его усыпленного сознания что-то вздрогнуло и тревожно затрепетало. Его парализованную волю упорно пытался воскресить настойчивый зов, и, почувствовав сигнал опасности, дон Хайме резко поднял голову и посмотрел в лицо Аделы де Отеро.
Он вздрогнул, словно его ударил электрический заряд. Ее руки все еще снимали шляпу, а глаза сверкали, как раскаленные угли. Лицо было искажено страшным напряжением, и шрам в уголке рта превращал его в дьявольски усмехающуюся маску, которая словно огнем была высечена в памяти дона Хайме: такой становилась Адела де Отеро, когда со шпагой в руках отскакивала, готовясь броситься в атаку.
Дон Хайме отшатнулся, вскрикнув от неожиданности. Она выронила шляпу; ее правая рука сжимала длинную, острую, как игла, булавку, при помощи которой были собраны под шляпой ее волосы: это жуткое оружие она собиралась вонзить в затылок мужчины, преклонившего перед ней колени.
Дон Хайме попятился, наталкиваясь на мебель и чувствуя, как кровь стынет у него в жилах. Затем, парализованный ужасом, он увидел, как она откинула голову и расхохоталась недобрым смехом, прозвучавшим словно похоронный звон.
— Бедный маэстро… — произнесла она медленно, тон ее голоса был холоден, словно она обращалась к совершенно постороннему человеку, чья судьба нисколько ее не заботила. В ее словах не звучало ни ненависти, ни презрения; только отстраненное, но искреннее сочувствие. — Такой наивный и доверчивый… Бедный мой старый друг!
Она опять засмеялась и посмотрела на дона Хайме с любопытством. Казалось, она внимательно изучала выражение растерянности, появившееся на его лице.
— Из всех участников этой драмы вы, сеньор Астарлоа, оказались самым доверчивым, самым чувствительным и достойным сострадания. — Ее слова звучали в сумерках комнаты как монотонно падающие капли воды. — Все эти люди, и живые, и мертвые, дурачили вас. А вы с вашими устаревшими принципами и побежденными искушениями — будто персонаж дурной комедии, обманутый муж, который обо всем узнает последним. Только взгляните на себя. Возьмите зеркало и скажите мне, где они теперь, ваша гордость, ваш апломб, ваше дутое самодовольство? Что вы вообще о себе возомнили?.. Конечно, все это было очень трогательно… Поаплодируйте себе, если вам угодно, но теперь уже в последний раз, потому что настало время опустить занавес. Вам пора отдохнуть, мой друг.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
