— Гиневра, — обратился я к собеседнице после некоторой паузы, — что ты собираешься делать со всем этим?
— Сама не знаю, — не то произнесла, не то простонала она. — Господи, во что я ввязалась.
С этими словами она, словно для того чтобы дать мне понять всю неимоверную тяжесть своего положения, запустила руки в коробку, стоявшую у ее ног, и, выудив из ее недр отрез дешевого набивного ситца, раскатала ткань на столе между нами. Со страдальческой гримасой на лице она выдохнула:
— А вот это? Зачем я, спрашивается, купила эту дрянь? Нет-нет, ты посмотри, он же тонкий — насквозь просвечивает. Чертова продавщица, я ведь чувствовала, что она мне это барахло просто впаривает.
— Интересно, как ты собираешься рассчитываться за все эти покупки? Тут никаких денег не хватит.
Гиневра посмотрела на меня с самым невинным видом.
— А я и не собираюсь покупать все это. Большую часть вещей я верну, а оставлю себе только то, что мне действительно очень нужно или просто понравилось.
Наклонившись ко мне поближе, она добавила:
— Вот только знать бы еще, что оставить. Если честно, никак не могу выбрать.
Я откровенно расхохотался:
— Гиневра, если уж ты заранее знала, что большую часть этого барахла все равно придется возвращать, зачем, спрашивается, было покупать и тащить его домой?
Она посмотрела на меня так, словно в моих словах не было не то что логики, но даже и капли здравого смысла.
— Да при чем тут это? Нет, Ловетт, ты не женщина, и тебе меня никогда не понять.
— И все-таки… Ты, когда скупала всю эту., скажем так, коллекцию, уже знала, что будешь возвращать большую часть, или всерьез думала, что сможешь рассчитаться за все это добро?
Гиневра задумалась над моими словами — с явной, надо сказать, неохотой. Скорее всего, никогда раньше она этим вопросом не задавалась.
— Не знаю, Ловетт, честное слово, не знаю. Наверное, я думала, что все это мне просто необходимо. Мне казалось, что вот это будет замечательно смотреться, а вот это окажется очень полезным… — Неожиданно в ее голосе послышалось раздражение, и она напустилась на меня: — Ну что ты ко мне пристал, в конце концов? От тебя вообще никакого толку. Помог бы хоть, что ли. Господи, ну и беспорядок.
С этими словами она изо всех сил пнула коробку, стоявшую около стола, и раздраженно откинулась на спинку стула. Ее злость и недовольство окружающим миром были настолько очевидны, что я, по всей видимости, уставился на нее и рассматривал собеседницу, как ей показалось, достаточно бесцеремонно.
— Ну в чем дело-то? — весьма нелюбезно осведомилась она. — Что уставился-то?
— Да так, просто задумался. С тех пор как мы виделись в последний раз, ты здорово изменилась.
— А, ты об этом… — Гиневра зевнула с преувеличенно наигранным безразличием. — Так это у меня кризис был. Черт, есть же какая-то поговорка, которая точно описывает то, что со мной происходило. Впрочем, неважно, главное, что все это уже позади и я снова твердо стою на ногах. — Эти слова она произнесла лихо и даже щеголевато, но никакие ухищрения не могли скрыть ее беспокойства и неуверенности. — Ума не приложу куда я буду складывать вещи, когда принесут следующую партию.
— Какую еще следующую партию? Господи, сколько же дней ты по магазинам ходила, чтобы скупить все это?
— Да в общем-то недолго, день-другой, и всё. — Гиневра закурила и, не погасив вовремя спичку, обожгла себе пальцы. — Вот черт! — От боли или со злости она швырнула спичку в пепельницу с такой силой, что та отлетела обратно. Следом, не затянувшись ни разу, Гиневра погасила в пепельнице сигарету. — Ничего-ничего, настанет день, когда я смогу оставить себе все, что куплю, — пробормотала она и неожиданно для меня поддала носком корзину с шитьем, стоявшую под столом. Клубки и катушки разлетелись по всей комнате, но Гиневре, похоже, не было до этого никакого дела. Покряхтев, она дотянулась до небольшого свертка, лежавшего на ковре. — Есть одна вещь, которую я ни за что не буду возвращать в магазин, — заявила она мне.
— И что же это такое?
— А вот и не скажу. Не скажу и не покажу.
— Ну и не надо, не больно-то и хотелось.
— В общем-то, конечно, не стоило бы… — С преувеличенно недовольным видом она вскрыла упаковку и выложила на колени свое сокровище. Я удивленно уставился на какую-то странную штуковину, сшитую из плотной ткани цвета хаки.
— Это еще что такое? Новый лифчик? — спросил я.
— Дурак, это пояс для денег.
— Неужели ты думаешь, что у тебя в обозримом будущем окажутся в распоряжении такие суммы, которые придется прятать под одеждой?
Чуть скривив губы, Гиневра многозначительно произнесла:
— Я просто готовлюсь — на всякий случай.
— По-моему, ты всегда готова.
— Ах вот, значит, какое у тебя обо мне сложилось мнение. А я знаешь что о тебе думаю? — похабно хихикнув, поинтересовалась она. — Ты-то как раз не всегда готов. Далеко не всегда, Ловетт.
Вдруг, следуя своему внутреннему ассоциативному ряду, она поинтересовалась:
— А собственно говоря, что тебя сюда вообще принесло?
— Да вот, мужа твоего искал. Он вроде бы перебрался куда-то из той комнаты.
— Его, говоришь, искал. А зачем он тебе?
— Я же говорю: интересно, куда он переехал, где его искать.
— Да здесь где-то. — Господи, даже из такого пустяка она пыталась сделать тайну.
— Здесь, говоришь? Значит, он сегодня не работает.
— Нет, — посмотрев мне в глаза, сказала Гиневра, — он уволился.
— Зачем?
— Ты меня спрашиваешь? Я, между прочим, чужие мысли не читаю. — Она заметно помрачнела. — И что он тебе дался? Знал бы ты, сколько я с этим человеком намучилась. Он же с ума меня сведет. Он — кровоточащая рана в моей судьбе. Ты бы послушал, как он со мной разговаривает. Знаешь, что он постоянно мне твердит?
— И что же?
— Он заладил как попугай: «Времени не осталось, времени совсем не осталось». Как бы тебе такое понравилось? Ощущение такое, что он уже приглашает меня на свои похороны.
— Можно подумать, ты бы очень расстроилась, случись вдруг такое.
— Майки, — уже не раздраженно, а скорее просто грустно сказала она, — были времена, когда я очень за него переживала. Не скрою, когда-то ему удалось произвести на меня впечатление. Ты вон сейчас, между прочим, тоже им очарован, вот и я решила, что он — настоящий джентльмен. Котелок у него варит, ты это и сам заметил. — Фыркнув, она добавила: — Вот только каши в этом котелке не сваришь. — Помассировав одну из своих жировых складок под бархатом халата, она продолжила: — Знаешь, что он со мной сделал? Он украл мою молодость. Вот, собственно говоря, и всё. Но прошлого уже не вернуть, и теперь я сосредоточусь на том, то есть на той, кто для меня важнее всего. Хватит с меня добровольных самопожертвований!
