Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
— Остановись… — прохрипел он.
Агираш смотрел на православного священника, и во взгляде его была грусть.
— Остановись!.. — повторил отец Никон громче.
Горло у пресвитера пересохло, и он боялся, что дух оставит его прежде, чем он прочтет «Отче наш», хотя был ли в молитве смысл?.. А на горизонте уже показались острова, на которых стояло поселение Елизарово. Над ним тоже поднимался дым.
— Остановись-остановись-остановись!.. — хрипел отец Никон, чувствуя, что отчаяние засасывает его, как трясина.
— Тум-м-м!.. тум-м-м!.. тум-м-м-тум-м-м-тум-м-м-тум-м-м!..
Мурзинцев держался из последних сил. Он видел, что отец Никон замер в неестественной позе, что его лицо и кисти рук посерели, словно окостенели, а густая борода и шевелюра цвета смолы выбелилась, будто голову пресвитеру пеплом присыпали. Шаман со слепыми глазами по-прежнему прыгал вокруг костра, а Медный гусь оплывал в языках пламени, растворялся. Сотник уже не доверял своим глазам, он не знал, где заканчивается настоящее и начинается морок. Но одно он понимал точно — отец Никон в беде.
Мурзинцев очень медленно зарядил мушкет, еще медленнее его поднял. Перед глазами у него плыли разноцветные круги, в животе пульсировала огненная боль, вогульский шаман то виделся четко, то распадался, множился, и тогда казалось, что вокруг костра танцует не один вогул, а целая дюжина шаманов хоровод водит. Понимая, что на второй выстрел сил у него не останется, Мурзинцев задержал дыхание и спустил курок.
Пуля опрокинула старого вогула, как берестяную кубышку, словно веса в шамане было десятая часть от пуда. Бубен отлетел далеко в сторону и, гулко ударившись о землю, исчез в траве. Мурзинцев выронил мушкет и повалился на землю. Жить ему оставалось пару минут, и он осознавал это. Рожин со всех ног бежал к сотнику.
Упав на колени, толмач отстранил руку Мурзинцева от раны и сразу все понял. Он заглянул товарищу в глаза, взял его за ладонь, крепко сжал.
— Что, Алексей, конец мне? — едва слышно спросил Мурзинцев.
Толмач, не видя причин скрывать, кивнул.
— Рожин, ты… про Ваську… не рассказывай, — еще тише попросил сотник. — И про Прошку… поведай всем… каким бравым героем… он был…
— Добро, Анисимович, — глухо ответил Рожин.
Мурзинцев скривился, боль в ране была нестерпимой, но и теперь сотник не желал выказывать слабость. Пару раз сипло вздохнув, он добавил:
— А все же… мы его… добыли… Медного гуся…
— Да, друг, добыли, — ответил толмач и оглянулся на пресвитера.
И увидел.
Капища больше не было. Только что полыхавший костер исчез, от него не осталось даже углей, всего лишь черное пятно кострища. Пень, на котором покоился Медный гусь, пустовал. Агираш, в камлании срезанный пулей сотника, сгинул. Ни трупа, ни следов крови, будто Мурзинцев в призрак выстрелил. Не было и туши заколотой кобылы, да и трупы вогульских воинов пропали, словно и не существовали они никогда. Только отец Никон оставался на прежнем месте. Черная ряса на его плечах истлевала на глазах, а волосы и борода осыпались мукой. Подхваченные порывами ветра, они некоторое время кружили над поляной, затем медленно оседали, как пепел после пожара.
Рожин смотрел на пресвитера долго, пока последний клочок одежды на нем не распался. И не удивился, когда понял, что вместо застывшего священника видит деревянного болвана с разинутым в немом вопле ртом и распахнутыми в ужасе глазами. Даже кожаная кираса на груди пресвитера не уцелела — превратилась в кору. Удивляться Рожин разучился окончательно.
Толмач перевел взгляд на Мурзинцева, чью ладонь все еще сжимал. Сотник был мертв. Его глаза застыли, остекленели, но на губах угадывалась улыбка.
— Вы с Прошкой — два сапога пара, — сказал ему Рожин. — Тоже рад победе… Глупая, счастливая смерть.
Толмач еще долго сидел, держа мертвого товарища за ладонь, потом закрыл ему глаза, сложил руки крестом на груди, поднялся, достал из-за спины топор.
— Я обещал владыке часовню тут поставить, — тихо сказал он сам себе. — Теперь самое время.
Мамонты
Семен Ремезов открыл глаза и ничего не увидел. Тьма была кромешной, такой Семену раньше видеть не доводилось. Даже в самую глубокую ночь, укрытую от звезд и луны плотными облаками, все равно находилось место для случайного отблеска, лучика или огонька. Теперь же Ремезова окутал непроницаемый мрак, так что парень сначала испугался, что ослеп, а следом ему в голову пришла и вовсе жуткая мысль: уж не помер ли он? Может, место это — чистилище?.. И еще было очень тихо, только у ног едва различимо плескалась вода.
Ремезов потрогал глаза, они оказались целы, зато на лбу он нащупал огромную шишку. К тому же болело все тело — руки, ноги, спина и грудь, да и голова гудела.
— Жив! — вслух сказал Семен с облегчением.
— Жив… жив… жив… жив… — повторило затихающее эхо.
«Если бы моя душа угодила в чистилище, мертвое тело осталось бы на грешной земле и боли я бы уже не чувствовал, — справедливо размышлял Семен. — Стало быть, я еще по эту сторону жизни».
Эхо подсказало Семену, что находится он в пещере.
— Эй! Есть кто? — крикнул Ремезов.
Ответом ему было только эхо, но по тому, как оно разлетелось, Семен понял, что пещера в длину намного больше, чем в ширину. Нужно было выбираться, и как можно быстрее — парня знобило то ли от холода, то ли от травм. К тому же одежда была мокрой насквозь, в сапогах чавкало, — того и гляди лихорадка на грудь прыгнет. Семен перевернулся на четвереньки и принялся шарить руками вокруг. Везде был камень, ни горстки земли или песка.
— Ясно, отчего бока ноют, — заключил Ремезов. — Эко меня по валунам-то протащило, как руду через камнедробилку.
Продолжая шарить вокруг, Семен вдруг наткнулся на деревянный борт.
— Шлюпка! — сообразил парень.
А минуту спустя Ремезов обнаружил в лодке человека. Мертвого. События, приведшие Семена на дно пещеры, вспыхнули в его сознании с новой силой. Ураганный ветер, чуть было не опрокинувший струг; удивление и озадаченность, охватившие Семена, когда он вывалился за борт; Игнат Недоля, кинувшийся его спасать; огромная воронка, с воем засасывающая в себя воду. Сомнений не оставалось — в лодке лежал труп Игната.
Ком подступил к горлу Семена, дыхание сбилось. Он сжал холодную руку мертвого стрельца и долго сидел, глотая слезы. Много кто сгинул в этом походе. Кто-то от пули или ножа вогульских воинов, кто-то в сумасбродной стихии пропал. Но Недоля погиб, спасая Семена, и от этого парню было горче вдвойне.
А холод пробирал до самых костей. В пещере было сыро, промозгло. Воздух не шевелился, ни малейшего дуновения ветерка. Пахло затхлостью, плесенью, сырым камнем. Времени горевать не было, требовалось как можно скорее согреться и просохнуть. Семен пошарил по своим карманам, но нашел только склянку с медвежьим жиром. Тогда он обыскал тело Игната и к своему облегчению обнаружил на его поясе нож, а в кармане огниво — Недоля и мертвый о Семене заботился.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
