Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Торчали в институте подолгу после закрытия буфета, до глубокой ночи, и грызли черные сухари, которые я приносила из дому, как раз на случай поздних заседаний.
— Ночь на дворе, а мы все ходим, кворум какой-то ищем… — заметил Андрюша Казаринов из мастерской Черныха, вскоре умерший от сердца.
«На собрании полдня сидела, то голосовала, то врала. Как я от тоски не поседела? Как я со стыда не умерла?» — писала в пятидесятых годах Ольга Берггольц.
Нет, в конце восьмидесятых в нашем институте вранья уже не было. Было упоение правдой, «срыванием всех и всяческих масок».
Да, было весело. Могу честно сказать — во время революции в институте стало гораздо веселее и интереснее.
ВГИК бурлил, кипел, студенты чувствовали себя хозяевами судьбы института, но ЦК партии сказало активистам из Союза кинематографистов:
— Вы свой союз можете перекраивать как хотите, но ВГИК мы вам не отдадим. Пусть они там пока орут, выпускают пар…
Мы и орали в свое удовольствие. А все было прекрасно решено заранее.
Студенты оказались пешками в больших играх.
Ректором стал умеренный, осторожный, доброжелательный Александр Васильевич Новиков, пробывший на этом посту двадцать лет.
Наша вгиковская революция была в значительной степени инспирирована печально известным Пятым съездом Союза кинематографистов, где свергали авторитеты, где затаенные зависть и ненависть выливались наружу, где растаптывали самолюбие и достоинство стариков-классиков, ускоряя их кончины.
А результат? В девяностых годах отечественное кино впало в глубокую летаргию. Теперь царит оживление, но можно ли назвать хоть одну картину, по силе объединяющего людей эмоционально-художественного воздействия, равную «Балладе о солдате» или «Неоконченной пьесе для механического пианино», «Иванову детству» или «Заставе Ильича»? Картины за последние двадцать лет — скромные радости разнообразных многочисленных междусобойчиков.
Хотя с другой стороны, общество изменилось. Оно все состоит из междусобойчиков, такая наступила разорванность связей между сословиями и отдельными людьми, такие пропасти повсюду, что никакого универсального объединяющего воздействия быть не может теперь, на данном этапе, ни у фильма, ни у спектакля, ни у книги.
Через какое-то время все, что называется, «уконтрапупилось», все вроде бы замирились, и комитет комсомола во главе с новым секретарем, Машей Мустафаевой, «замутил» первый международный студенческий кинофестиваль, теперь превратившийся в «Святую Анну».
Тогда на фестиваль и просто в институт хлынуло огромное количество иностранцев. Деканом постановочного факультета спешно назначили Андрея Юренева, очевидно потому, что он единственный из педагогов бегло говорил по-английски.
И вот когда открывался фестиваль, Андрей Юренев играл на контрабасе, а Даша Чухрай и еще одна девчонка с актерского пели песню Рэя Чарльза. Вот это было круто. Что-то невероятное, невиданное — декан играет на контрабасе. Тут-то и стало окончательно понятно — к прежней жизни возврата нет.
Маша Мустафаева была смешная. Страдала аллергическим насморком, и всякие противники, в основном пожилые педагоги старой закваски, называли ее не иначе как «девчонка сопливая».
Передаешь ей важное:
— Маш, тебе из парткома звонили, просили спуститься к трем.
В ответ на это приятное сообщение Маша начинает петь басом:
— В нашем городе дождь…
Однажды дала мне важное комсомольское поручение:
— К нам в институт на должность проректора по творческой работе назначен Игорь Иванович Садчиков. Вот тебе, Ксюша, задание — сходи к нему, поговори о том о сем и выясни заодно, как у него с умственными способностями. А то у него такая физиономия…
С Игорем Ивановичем мы хорошо поговорили, выяснилось, что и умственные способности у него в норме, и мешать нашим затеям он не собирается.
Про него еще вот какая история была.
Коля Викторов, студент мастерской Таланкина, запустился на студии Горького с дипломной двухчастевкой по моему сценарию.
Комсомольские страдания — сидят два парня, вспоминают девушку, неожиданно выбросившуюся из окна, и распутывается тайная любовная история между нею и одним из парней, женатым положительным «комсомолистом».
Полное «асюсю-масюсю», но и оно вызвало гнев какой-то пожилой редактриссы со студии Горького. Она позвонила Садчикову:
— Это, кажется, ваша обязанность — читать и визировать сценарии, по которым снимают дипломные фильмы? Как вы могли такое пропустить? Это же очернение комсомола!
— Мне сценарии читать некогда, других дел полно, — невозмутимо ответил Игорь Иванович. — Ксюшу Драгунскую я знаю, что угодно подпишу ей не глядя. А если подписано — снимайте, до свидания.
На каком-то этапе в активную общественную деятельность студенчества влился (вломился, влетел!) Ваня Охлобыстин. Он просто фонтанировал идеями. Начал рассказывать мне сюжет будущего фильма, я только и делала что после каждой фразы говорила:
— Ваня, ты гений.
— Погоди, я тебе сейчас еще один сценарий расскажу…
До сих пор я так и не поняла, кто он — врун, приколист, псих, или все это у него серьезно, «по-всамделишному»?
Ну, что псих, это сразу ясно было.
Ремонт в Орденоносном достиг такого апогея, что добрался и до комнаты комитета комсомола.
Мы с Петей Луциком стоим у торцевого окна на третьем этаже, возле комитета комсомола. Заседать надо, а негде — в комитете малярные «козлы» и ведра с красками.
Мы коротаем время и разглядываем Петин партбилет — там размечены строчки под взносы до две тысячи какого-то там года. Это кажется безумно смешным — мы уверены, что в этих далеких годах никакой КПСС не будет и в помине.
— Ну, сидит девчонка в райкоме в Ташкенте и знай пишет — две тысячи первый, две тысячи второй… — говорит Петя.
Петя из Ташкента. Его заставили заниматься комсомольской работой, потому что он коммунист. Петя — светлый. Ни одной правильной черты лица, а общее впечатление — красавец! Светлые волосы, ясные, почти прозрачные глаза, чудесная улыбка. Мы очень хорошо дружим, именно потому что дружим, не имеем друг на друга никаких эротических или матримониальных видов. А это как раз очень сближает. Луцик из мастерской Агишева. Вдвоем с однокурсником, Лешей Саморядовым из Оренбурга, они классно, необычно пишут.
Этот тандем — ЛуцикСаморядов — выпустил несколько картин: «Саранча», «Дети чугунных богов», «Дюба-Дюба», «Лимита». Ни в какое сравнение с литературным, драматургическим первоисточником эти картины не идут. Такое же заколдованное дело, как и в театре — чем лучше пьесасценарий, тем труднее театрукино с ней справиться.
Толстый, неуклюжий, как тюлень, анекдотически близорукий Саморядов зачем-то полез по балконам из одного номера в другой в гостинице на «Кинотавре». Разбился.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
