— Я тети Полины деньги тоже положила…
— Она разумная женщина, поймет.
— Она поняла. Я не о понимании, я об ответственности…
— Не можешь же ты нести ответственность за банки.
— Не за банки, а за банк, который я выбрала и рекомендовала. Неужели ты не понимаешь? И Деля последние отдала…
— Подожди, Аня, не паникуй раньше времени.
— В толпе говорили, что наш банк не первый и не единственный в Москве. Это тенденция.
И все-таки после разговора с отцом она немного успокоилась. Позвонила Деле. Та отнеслась философски и сама утешала Аню, словно ребенка, обиженного взрослыми дядями.
На следующий день после уроков Аня снова побежала к банку. Потолкавшись в сильно поредевшей толпе, она узнала, что в три часа в окно второго этажа выставили динамик и выступил председатель правления банка. Он сказал, что трудности временные, что правление предпринимает срочные меры, что не надо паниковать, надо верить банку и что за текущий месяц выплатят компенсационные проценты сверх положенных по договору.
Домой Аня вернулась успокоенная.
Один месяц — не страшно. Рассказала тете Поле — та отнеслась к информации с недоверием: «Сказать-то можно, а денег, небось, не дадут…»
Позвонила родителям. Отец шумно обрадовался, слишком шумно, чтобы не догадаться — хочет успокоить Аню. Позвонила Деле. Она оказалась самым уравновешенным, спокойным и надежным человеком, говорила так, что постороннему могло показаться, будто эти деньги для нее ничего не значат. Они проговорили по телефону минут десять. На прощание Деля сказала:
— Я потеряла родителей, потом умерла бабушка, а теперь нет со мной Платона… Неужели ты думаешь, что потерю денег я должна воспринимать как большое горе? Успокойся, перестань считать себя виновной.
Казалось, ее слова должны были успокоить Аню, но на самом деле они произвели на нее удручающее впечатление: получалось, что ее подруга, потерявшая всех своих близких и любимых, теперь еще и обречена ею на полунищенское существование.
Аня поужинала, хотела почитать, но голова раскалывалась, буквы сливались, и она легла спать.
Через месяц банк не открылся. Поползли слухи, один страшнее другого: что правление банка давно уже прохлаждается в Штатах, что всех сотрудников распустили, а умные люди уже подали в суд и получили исполнительные листы на огромные суммы, включающие все проценты и даже возмещение морального ущерба.
Прошел еще месяц. Таяли последние деньги, последние надежды. Тетя Поля ходила тихой тенью, питалась кашами на воде и хлебом. Ане с трудом удалось уговорить ее готовить на двоих. Старушка сначала категорически отказывалась, говоря, что никогда в жизни не жила за чужой счет и теперь не станет делать этого, но потом Аня убедила ее, что поскольку тетя Поля возьмет на себя хлопоты по кухне, то она обязана чем-то компенсировать ее труд.
Теперь Аня покупала продукты, а тетя. Поля готовила. Идея «общего котла» немного оживила тетю Полю, но спокойствия Ане не принесла.
Особенно тяжело было в школе. Как ни старалась она, из ее уроков необъяснимым образом постепенно исчезли привычные блеск и яркость. Она стала рассеянной, не всегда до конца вникала в ответы учеников. Конечно, ребята это почувствовали, и сразу же что-то неуловимо разладилось в их доверительных отношениях. Видимо, эгоизм молодости или их детская неопытность помешали им разглядеть в любимом педагоге еще и растерявшуюся непрактичную женщину, которая оказалась в беде и так нуждалась именно сейчас в их поддержке.
Вскоре для нее стали недоступны и теннисные корты — за них приходилось вносить почасовую плату, которая росла с каждым днем. Аня лишилась еще одного любимого занятия.
Еще через месяц руководство банка вновь обратилось к вкладчикам с просьбой дать им четыре месяца для восстановления нормальной финансовой деятельности.
Это был конец всем надеждам…
Теперь уже Деля звонила ей и успокаивала. И родители пытались поддержать ее — просили чаще приходить, улыбаясь, говорили, что все образуется, но Аня видела, как тяжело начала складываться их жизнь. У отца опять запрыгало давление. Мать похудела, изнуряя себя на двух работах.
Такая жизнь довела Аню до нервного срыва, до бессонницы, до исступления. Она давно уже махнула рукой на свои пропавшие деньги и на мечту поехать в Италию — лишь бы вернуть стариковские…
Аня пошла в суд. Записалась на прием. Ее очередь к судье для подачи искового заявления могла подойти в лучшем случае через полгода. Она уточнила, когда ей приходить на перекличку, и побрела в школу пешком, чтобы хоть как-нибудь успокоиться.
Вечером позвонила Наташа:
— Анька, куда ты подевалась? Не звонишь, не заходишь. Спрашивала Дельку — она что-то бормочет нечленораздельное. Звоню тебе — не застаю. Что ты молчишь? Давай собирайся и приезжай к нам — посидим, потрепемся.
— Да нет, Наташка, я устала. Как-нибудь в другой раз. Спасибо.
— Что с тобой? У тебя голос какой-то странный.
— Может быть, перенапрягла связки — пришлось заменять заболевшего педагога в девятом классе.
— Анька, не ври! Я тебя слишком хорошо знаю, чтобы верить твоей брехне. Говори, в чем дело, — настаивала Наташа.
— Уверяю тебя… — начала Аня, но телефон разъединился, и она обрадовалась, что получила небольшую передышку. «Сейчас перезвонит», — подумала она. Но телефон молчал, и Аня не стала сама перезванивать.
Не прошло и двадцати минут, позвонили в дверь. Аня открыла. На пороге стояла Наташа, взволнованная, взъерошенная.
Она бросилась к Ане:
— Как тебе не стыдно! Я понимаю, что у тебя проблемы, но не могу понять, почему нельзя поделиться со мной — разве я тебе не друг?
Они прошли в комнату, и Аня рассказала ей все. Скрывать не имело никакого смысла.
— Анька, дуреха ты моя родная, — кинулась ее обнимать Наташа, — что же ты столько времени молчала?
— Я и сейчас не убеждена, что следовало тебе рассказать. В этом есть что-то унизительное, чувствуешь себя последней дурой, которую на мякине провели.
— Я сегодня же поговорю с Димычем.
— Нет, ради бога, нет! — перебила ее Аня.
— Но почему? Он к тебе прекрасно относится и постарается помочь.
— Дело не в его отношении ко мне. Тут речь идет о несостоятельности банка. У них арестованы счета, а на счетах всего-навсего несколько десятков миллионов, в то время как они должны своим вкладчикам миллиарды! Да еще ведь брали долларами, а их на счету-то и нет. Зачем зря беспокоить Дим Димыча, если дело безнадежное?
— Ань, вот увидишь, Димыч что-нибудь придумает, он тебе поможет.
— Как?
— Я не знаю, но Димыч может очень многое — у него страшно влиятельная фирма, с ним считаются люди на таком высоком уровне, о котором мы с тобой и думать не можем. И если в твоем банке есть хоть какие-то миллионы — они будут твоими! Нельзя позволять жуликам обворовывать себя.
