– Какая разница? Ты не можешь этого знать.
– Почему это? С чего вы вообще взяли, что шпион – Хью? А если это я?
Клер расхохоталась до слез, Олдос хихикнул.
– Нет, вы только посмотрите, что делает с женщинами брак! Готовы грудью заслонить своего ненаглядного муженька, даже если он только и делает, что ставит им синяки. Сколько я повидала таких глупых гусынь! Слушать тошно!
– В самом деле, Филиппа, он ведь обращается с тобой, как с грязью под ногами, – поддержал Олдос. – Вспомни вчерашнюю ссору, после которой ты весь день лила слезы. Ты ведешь себя нелепо! То утверждаешь, что он тебя ни когда не любил, то готова ради него на все. – Он ласково отер ее влажные виски. – Пойми, это человек бездушный и беспринципный. Он использовал тебя как приманку, а когда это не принесло результата, просто сбежал, бросив на произвол судьбы. Я бы никогда не поступил с тобой так. Если нам суждено быть вместе, я буду поклоняться тебе, как божеству, служить, как королеве, одевать, как куклу. Ведь ты моя единственная, помни это.
Уклониться от поцелуя у Филиппы не было ни малейшей возможности. Пришлось вынести это, хотя губы Олдоса показались ей отвратительными – словно створки раковины с торчащим между ними моллюском языка.
– Итак, – нетерпеливо сказала Клер, – ты напишешь мужу письмо и скажешь, куда его доставить. Как только Хью окажется в наших руках, ты будешь, свободна и в полной безопасности… если тебе не придет в голову болтать. Если возникнут вопросы, скажешь, что Хью утонул, купаясь в Темзе, и что тело не было найдено.
– Этому не бывать! – быстро произнесла Филиппа.
– Как? – изумился Олдос. – После всего, что он тебе причинил?
– Он мой муж перед Богом! Я не могу допустить, чтобы его мучили! Лучше убейте!
– Разумеется, убьем, если ты станешь упрямиться. – Клер хищно оскалилась. – Только не думай, что это будет быстрая и милосердная смерть. Для начала каждый рейтар всласть побалуется с тобой. Поверь, ты еще будешь искренне умолять о смерти.
– Ты же обещала ее мне! – возмутился Олдос.
– Да что же это такое! – крикнула Клер. – Я даю ей понять, что с ней будет, если она не согласится, пойми ты это своей дурной головой! И диктую условия сделки! Если бы я хотела отдать ее нашим мальчикам, я бы давно уже это сделала, не советуясь с тобой! – Она снова повернулась к Филиппе. – Есть и другие варианты, милочка. Например, оставить тебя в подвале без пищи и воды. Ну и без сна – это ясно без всяких слов. Думаю, один день ты выдержишь на чистом упрямстве, а потом я зайду и мы возобновим нашу увлекательную беседу.
– Слышишь? – вмешался Олдос. – Напиши ты это чертово письмо – и дело с концом. Мне больно думать о том, что с тобой станет по вине этого негодяя. Осквернить такое совершенство… – Он приподнял ладонями груди Филиппы. – Ах, что за спелые персики! Розовое тебе особенно к лицу. Тогда, на мосту, я был сражен твоей красотой. Теперь-то я знаю, что так оно и было задумано. Хью знал, что я пойду на все, лишь бы заполучить тебя. – Он скользнул руками вниз, взял Филиппу за ягодицы и прижал ее к своей напряженной плоти. – Твоя беспомощность так волнует! Попозже я приду и…
– Даже не думай! – перебила Клер, срывая связку ключей с его пояса. – Придется тебе обуздать свою похоть, братец. Если ты начнешь ублажать свою «кроткую голубку», она, чего доброго, решит, что попала в райские кущи, а не в пекло. Через денек-другой можешь ее трахнуть, но только в ошейнике, стоя.
Филиппа не могла поверить своим ушам. Человек ли она, эта женщина?
– Пора прощаться, братец. У тебя есть две минуты.
Пока Олдос целовал и тискал беспомощную Филиппу, шепча ей на ухо непристойности, Клер наблюдала за ним, презрительно усмехаясь ярко накрашенными губами. Потом они ушли, потушив все свечи, кроме одной, так что крипта погрузилась в зловещий сумрак.
Глава 23
«Над болью можно подняться… «покинуть» свое тело и следить за ним со стороны, как если бы все происходило с кем-то другим…»
Филиппе казалось, что Хью стоит рядом и нашептывает ей снова и снова свой рецепт выживания. Эта греза была ее единственным утешением, единственным источником сил.
Она давно потеряла счет времени и не могла сказать, как долго находится в подвале, дни или часы. Сначала ноги сводила боль, потом они затекли, а еще через какое-то время боль вернулась. Плечи, шею и нижнюю челюсть то ломило, то жгло, то кололо бесчисленными иглами. Сознание туманилось, и тогда приходило временное облегчение. Но потом реальность снова вторгалась в горячечный бред.
Время от времени заходила Клер, чтобы отвести Филиппу в уборную – не из милосердия, а из желания сохранить подвал чистым. На вопрос, день сейчас или ночь, она неизменно отвечала, что выяснить это проще простого: надо лишь исполнить то, что требуется.
Со временем стало казаться, что тюремщица приходит все реже. Было ли это так на самом деле, или время тянулось, чем дальше, тем медленнее? Голод и жажда, по очереди одерживая верх, постепенно высасывали силы, но они и в счет не шли с желанием уснуть. Это была мучительная, отчаянная потребность, вполне способная свести с ума. Стоило благословенной дремоте снизойти на измученное сознание Филиппы, как ошейник, словно живое злобное существо, впивался в ее плоть своими острыми зубцами. Как-то раз, находясь во власти кошмара, она не сумела проснуться сразу, и ей приснилось чудовище со связкой ключей у пояса и пастью, полной длинных острых зубов. Ужасное Создание распахнуло пасть, схватило голову Филиппы и стало медленно отгрызать ее. Закричав от ужаса, она проснулась со множеством ранок на шее от зубцов, на которые неосторожно склонила голову.
Видя, что жертва упорствует, Клер поставила на пол кувшин чистой родниковой воды. Несмотря на полумрак, Филиппа ясно видела сосуд и буквально ощущала запах прозрачной холодной жидкости. Теперь она знала, что такое муки Тантала.
К счастью, Клер так и не позволила Олдосу проникнуть в подвал, хотя время от времени угрожала этим, и вид ее одинокой фигуры в дверях наполнял Филиппу такой радостью, что она мысленно возносила благодарственную молитву. В прошлом не слишком религиозная, она поняла, что имел в виду дядюшка Лотульф, когда говорил, что страдания приводят человека к Богу. Логика подсказывала: что бы Олдос ни сделал с ней, это не пойдет ни в какое сравнение с теперешними страданиями. Но физические муки не могут превзойти мук душевных. Филиппа знала – никогда уже она не почувствует себя чистой после объятий этого человека, а зловещие воспоминания до конца жизни осквернят все то, что дал ей Хью.
Когда становилось совсем уж невмоготу, она позволяла себе погрузиться в сладостные грезы и в самом деле забывалась, переживая каждую из немногих ночей, когда они принадлежали друг другу. Возможно, это отчасти помогало ей оставаться в здравом рассудке. Многократно пережитые заново, эти мгновения принесли неколебимую уверенность в том, в чем прежде она постоянно сомневалась. Хью мог думать все, что ему угодно, – он мог обмануть себя, но не ее. Его поцелуи, объятия, прикосновения говорили о любви, которую он так упорно отрицал на словах…
