И Урсула переставила бутылку от Льюиса в середину стола.
Кутов захлопал. Зигель одобрительно кивнул.
Льюис чувствовал, как что-то разбухает, разрастается в груди. День и ночь он работал и работал, не щадя себя, только чтобы не подпускать к себе этого призрака, не оставаться с ним наедине, но теперь тот пришел, как кредитор за долгом, и требовал свое. Льюис сглотнул, сдерживая подступившие слезы. Весь хмель, казалось, ушел в ноги, и он, пошатнувшись, ухватился за спинку стула. Потом легонько похлопал Урсулу по руке:
– Хороший перевод. – Он поклонился мужчинам: – Я на боковую. Джентльмены. Фрау Паулюс. Спокойной ночи. Spokoynoy nochi. Bonne nuit. Gute Nacht.
11
Рихард затормозил у ворот Бернэмов. При этом «остин» так дернулся, что ей пришлось опереться рукой о приборную доску.
– Dieses englische Auto ist Scheise, – пробормотал шофер и тут же, устыдившись, извинился: – Entschuldigung[73].
Даже без ежедневных уроков она прекрасно поняла эти слова.
– Не волнуйтесь, Рихард. Это просто из-за холода. Согласна, не самая лучшая на свете машина. Спасибо, что подвезли. На самом деле это гораздо ближе, чем я думала. – Рэйчел сопроводила свои слова соответствующими жестами – пальцы обозначили шаги, рука – небольшое расстояние, а в завершение легко коснулась его локтя.
– Вы хорошая женщина, – сказал он по-английски.
Шагая по подъездной дорожке Бернэмов, Рэйчел чувствовала, что комплимент Рихарда ей приятен, но в то же время он оставил какой-то осадок. Она совсем не чувствовала себя «хорошей». Поступки последних недель определенно лишили ее права на такую похвалу.
Если кто и мог увидеть ее насквозь, так это Сьюзен Бернэм. Приглашение на чай выглядело теперь потенциальной ловушкой. Обнаженные чувства, пикантная ситуация – лакомство для Сьюзен. За чаем в гостиной Бернэмов Рэйчел решила предпринять отвлекающий маневр.
– Ты ведь слышала о герре Кениге? Учителе Эдмунда?
– Да. Кит говорил. Тайная полиция. Думаю, его расстреляют.
Рэйчел кивнула.
– А вы что же, не проверили его биографию?
– Проверили. Но он написал не то, что было на самом деле. Заполнил анкету, как и все. Ловко обошел все опасные пункты. Указал, что был директором школы в Киле. Льюис считал его вполне надежным.
– Как его поймали?
– Кто-то из знакомых донес.
– Что ж, умение отбирать благонадежных людей явно не входит в число талантов твоего мужа.
Вместо того чтобы защитить мужа, Рэйчел поднесла чашку к губам и обожглась. Подула на чай, вызвав на поверхности небольшую рябь, и принялась разглядывать чашку. Она всегда была неравнодушна к красивой посуде и разбиралась в фарфоре, но эта пара, расписанная узором «голубой лук», была просто изумительна. Она подняла чашку, чтобы посмотреть на торговый знак производителя снизу, и увидела эмблему из синих скрещенных мечей, указывающую на город на Эльбе близ Дрездена, где делали лучший в мире фарфор. Как интересно. Чашка сделана в городе, который стоит на той же реке, что течет всего в нескольких сотнях ярдов отсюда. В апреле было двадцатилетие их с Льюисом совместной жизни, а она всегда дарила что-то символическое. Символом двадцати лет считается фарфор.
– Мейсен, – сказала она.
– Достался нам вместе с домом. Тут вообще полно всего.
Дом Бернэмов оказался роскошнее, чем давала понять Сьюзен. Она так бурно восторгалась великолепием виллы Люберта, что Рэйчел представляла жилище подруги куда более скромным. Не такой большой, как дом Люберта, этот был роскошен по-своему и, быть может, немного слишком благороден, немного слишком изыскан для Сьюзен Бернэм. Они обе – серые кукушки в пышных гнездах других птиц.
– Я бы пригласила тебя на Рождество, но мы его особо и не праздновали – Кит этого не выносит.
– Спасибо. А у нас все прошло чудесно.
– Твой муженек точно не домосед. За все время здесь я встречала его только раз.
– Думаю, в глубине души он рад был уехать.
Рэйчел совсем не собиралась этого говорить, и Сьюзен Бернэм тут же оживилась, как учуявший кровь хищник.
– А он взял с собой свою переводчицу?
– Не знаю, не сказал. Наверное.
– Кит видел ее как-то за ланчем. Говорит, мол, «у Льюиса прямо богиня, а не переводчица». Мой муж обычно не замечает таких вещей… должно быть, так оно и есть. Ты не проверяла, нет?
– Нет.
– Неужели это не вызывает у тебя… ни капельки подозрений? Слышала про капитана Джексона?
Рэйчел не слышала и не хотела слышать про капитана Джексона, но Сьюзен было уже не остановить.
– Сбежал со своей переводчицей в Швецию. Бросил троих детей. Даже записки не оставил.
– Зачем ты рассказываешь мне это, Сьюзен?
– Затем, что смотрю я на вас и не понимаю, как вы так живете. Я беспокоюсь о тебе.
Рэйчел и сама не знала, верит ли ее словам. Забота движет подругой или любопытство?
– А у вас как? Как Кит? Я не видела его с… с того вечера.
– Боже. Сомневаюсь, что он вообще его помнит. – Сьюзен рассмеялась, но потом задумалась. – Он ужасный, когда напьется. Боюсь, с тех пор как мы приехали сюда, стало только хуже.
– Он показался очень злым.
– Это все работа. Кит считает своей миссией не дать им улизнуть. Не хочет, чтобы они остались безнаказанными.
– Они?
– Нацисты.
– Никто из нас этого не хочет.
– Понимаешь, на него сильно подействовали снимки из лагерей. Он попросил перевести его на программу денацификации в ту же неделю, как появились фотографии. Считает, его миссия – искоренить это зло.
Рэйчел прошлась взглядом по коробкам у стены. Вероятно, только что прибыли из Англии.
– Вы еще не все разобрали?
– Мы отправляем это обратно.
– Но здесь у вас вполне хватает места…
– Мы… ну, ты понимаешь… переправляем всякую всячину.
– Всякую всячину?
– Ой, да перестань, Рэйчел. Военные трофеи. Все равно это добро краденое. Те картины в твоем доме… думаешь, у герра Люберта нет на руках крови?
«Какой же дурой я была», – подумала Рэйчел.
– Мне бы такое… даже в голову не пришло.
– Тебе-то хорошо.
– Почему?
– Вы оба из приличных семей. У вас там фамильные ценности и превосходный антиквариат. Мы – беднота.
– Это неправда. Ни я, ни Льюис… мы не из привилегированных.
