При этом он не сводил глаз с совершенно выбитого из колеи и потому не похожего на себя секьюрити, однако взгляд его был неподвижен, и Анна поняла, что сейчас он не видит перед собой никого, а возможно, окружающий мир снова перестал существовать для него, как и несколькими днями раньше. «Господи, да сколько же можно!» – возмущенно подумала она, имея в виду злоключения, которые так и сыпались на голову Егорова, словно некто, поставив перед собой цель во что бы то ни стало окончательно сломить и раздавить его, методично и последовательно наносил один за другим сокрушительные удары. О Рокотове и о том, что произошло с ним на самом деле, она почему-то не думала. Охранник между тем продолжал:
– Еще ребята просили передать, чтобы заведение, значит, временно закрыть, аппаратуру и все там такое вывезти, с девочками расплатиться под расчет и отправить по домам.
– Хорошо, Миша. Вызови Вадика, пусть занимается с девочками, ресторан и бар сами разберутся, аппаратуру возьми на себя. – Анне почти удалось справиться с шоком и сохранить внешнее спокойствие. Однако сознание ее охватила паника. Дело было не в аресте Рокотова и возможных последствиях, это были совершенно конкретные проблемы, а Анна никогда их не боялась. Дело было совсем в другом: она вдруг совершенно отчетливо поняла, что страшные на первый взгляд события, происходящие вокруг нее последнее время: звонки шантажистки, подслушанный разговор Рокотова с Егоровым, тяжелый запой Егорова, заметка в газете и, наконец, дикое обвинение Рокотова в убийстве какой-то девушки Лики, на самом деле всего лишь внешняя сторона, ширма, скрывающая нечто еще более ужасное, необъяснимое и неотвратимое, что лишь слегка, туманным намеком, явилось ей в страшном сне.
– Понял. – Секьюрити сноровисто исчез за дверью, плотно притворив ее за собой.
– Александр Георгиевич! – негромко окликнула Анна.
– Да, Анюта, – Егоров отозвался не сразу, но голос был ровен, а взгляд переместился на нее и не был уже таким безжизненным и застывшим, – не бойся, я не умер. Пока. И не помешался окончательно. Хотя…
– Что хотя?
– Хотя есть от чего. Ты хоть понимаешь, что происходит?
– Нет. – Анна замерла в ожидании очередной порции бреда, которую вполне мог сейчас обрушить на нее Егоров. Состояние его было странным и не вполне ей понятным, но предыдущий опыт общения позволял предположить худшее.
– Происходит грандиозная, колоссальная подстава. Но страшно не это, нас всю жизнь кто-нибудь пытался подставить. Страшно другое – я не понимаю, кто именно действует сейчас. А действует некто о-очень продвинутый: тонкий, умный, почти гениальный человек. Дьявольски гениальный. Я таких не знаю, и мне страшно.
– Вы имеете в виду заметку в газете, звонки и арест Дмитрия Игоревича?
– Именно это я и имею в виду. Стоп! А откуда ты, девушка Анюта, знаешь про звонки? – Взгляд Егорова мгновенно преобразился: он стал ледяным и колючим. Однако Анна не испугалась, она уже решила, что будет говорить правду, ибо в ней, возможно, единственное спасение от надвигающегося кошмара.
– Мне тоже звонили.
– И кто же?
– Молодая женщина.
– И что хотела молодая женщина?
– Она требовала информацию о вас. С кем вы приехали, как долго пробыли… И так далее…
– И – ты?
– Одни раз я ответила ей.
– Зачем?
– Она грозила сообщить моим родителям, где я работаю.
– Бред какой-то. Где ты работаешь? Что здесь криминального? Ты же не девочка в апартаментах.
– Мои родители не усмотрели бы разницы.
– Ясно. Значит, один раз… Интересная получается байда. Значит, Дима не врал. А я ему не поверил. Знаешь, что произойдет сейчас?
– Не знаю.
– Он мне не поверит.
– Во что не поверит?
– В то, что это не я подставил его с «Глоком».
– Но как вы могли это сделать?
– Мог. Я-то как раз и мог. Очень даже мог, очень даже…
Анна никак не могла понять, говорит ли Егоров сейчас осмысленно и здраво или недуг опять овладевает им, и то, что он так складно излагает, всего лишь бред воспаленного сознания, которое не вынесло серии разящих ударов. Особенно насторожили ее последние, весьма туманные его реплики, но он, очевидно, прочитал тревогу в ее взгляде.
– Ну что, Анюта, опять боишься?
– Боюсь.
– Пока напрасно. Я – в форме, причем в боевой. Кто-то бросает вызов. Кто-то очень талантливый и тонкий – игрок, одним словом. Так что, Анюта, будем играть. Так-то. Вы несколько поторопились, господа. Вы, вы, я и тебя имею в виду. Поторопились списывать меня со счетов. Я еще очень пригожусь вам всем. Очень сильно пригожусь. Поэтому, Анюта, ты иди и выполняй распоряжения нашего сидельца. Распоряжения дельные. А я пока думать буду, и от того, что я надумаю, зависит, девушка Анюта, ваша судьба. Ваша персонально тоже. Иди. Скажи, чтобы принесли мне коньяка грамм пятьдесят, не больше. Да не пугайся ты, пить я больше не буду! Это так, для стимуляции мозга. И чаю побольше, горячего и с лимоном.
Анна вышла из апартаментов в полном смятении чувств, она и верила и не верила в то, что сказал сейчас Егоров. Верила, потому что помнила восторженные рассказы старинных клиентов про его талант системного аналитика; потому что так же, как и он, причем совершенно самостоятельно, пришла к выводу, что все происходящее – звенья одной цепи и, стало быть, вполне возможно что и дело рук одного человека. Верила еще и потому, что его обида и порожденные ею хвастливые интонации были ей хорошо понятны. Однако весь предыдущий тяжелый опыт общения с ним яростно восставал против этой веры и требовал совершенно обратного.
В кабинете ее ждал телефон, буквально разрывающийся от собственного звона, Анна почему-то была совершенно уверена, что звонит он уже очень долго. Значит, кто-то упорно дозванивается ей в пятом часу утра. Готовая ко всему, она взялась за трубку.
– Алло-о-о! Анюта, лапочка, ты там еще держишься, бедненькая? – Первым желанием Анны было швырнуть трубку, но рука не шевельнулась, подсознание было начеку: информация могла быть важной.
– Он здесь. Что еще? – Она сама удивилась своему ледяному спокойствию и такому же тону.
– О, Господи, да ты совсем сбрендила, миленькая. Я знаю, что он здесь. Вернее – там, у вас. Все это теперь совсем не важно. И я звоню, чтобы помочь тебе. Тебе, тебе, подруга. Потому что дела у тебя – швах. А ты об этом еще ничего не знаешь. Видишь, какая я благородная девочка. Ты мне только один раз шепнула одно-единственное словечко, и то не по доброй воле, а я вот теперь спасаю тебя. Может быть, даже рискую. Ну ладно, я девчонка рисковая. Слушай. По этому телефону говорить ничего нельзя, он теперь у них на прослушке и твой домашний, я думаю, тоже.
– У кого – у них?
– У ментов, у кого же еще. Теперь, когда Рокотов загремел, они всех взяли в оборот. Слышите меня, вы, козлы ментовские? Слышат! Но молчат. Так вот, сейчас мы с тобой будем их дразнить, а заодно и спасать тебя.
