С детства у меня были такие отношения с Пенелопой, самой дорогой для меня женщиной. Даже если мы находились вдали друг от друга, мы продолжали общаться во сне. Мы работали во взаимодействии и уже никогда не смогли бы стать чужими друг для друга.
После того как я приехал в Токио, я встретил только одного друга по снам. Рафаэля Закса.
Он впервые появился передо мной в снежный день два года назад. В тот день снегу непременно нужно было пойти. Из-за снега я не смог поймать такси, в результате пил допоздна в гей-баре и встретил Рафаэля.
В то время в моей жизни не было порядка. Подобно тому, как существуют циклы в экономике, в моей жизни также чередовались волнами благоприятные ситуации и кризисы. Сейчас у меня как раз процесс перехода от кризиса к благоприятной ситуации, а тогда я был на дне нестабильности. Уровень безработицы (а я работал одновременно на нескольких работах) достиг 50 процентов. Поэтому я даже решил поработать в гей-баре и несколько дней назад стал обходить в качестве клиента различные заведения, исследуя рынок. Рафаэль в тот вечер тоже был одним из посетителей. Мы сидели с ним за стойкой в форме буквы L, зажатые между двумя девицами, неустанно поглощавшими еду. Одна из девиц, похоже, хотела заговорить с Рафаэлем, но его взгляд был устремлен поочередно то на меня, то на бармена. По его взгляду я сразу понял, что он гей.
– Сегодня хороший денек, правда? Целых два красавчика. Настроение поднимает.
Бармен был геем крепкого телосложения. Рост – 185 сантиметров, вес – 80 килограммов. Он соревновался со мной и с Рафаэлем в армрестлинге. Если он проиграет, то счет оплачивает заведение, если выиграет – получает поцелуй. Еще до поединка со мной всё было ясно. Он легко выиграл у меня, и я принял его поцелуй. Но Рафаэль, который не сильно отличался от меня по телосложению, оказался упорным бойцом. Он покраснел и сдерживал натиск бармена больше минуты, но в конце концов проиграл.
– Оба поцелуя были сладенькие.
Бармен пребывал на седьмом небе от счастья. Потом как-то само собой получилось, что сразиться надо было нам с Рафаэлем. Мы решили придумать пари поинтереснее. Сыграть на одежду или на раздевание догола, или на щекотание. В наш спор вмешивались люди со стороны, предлагавшие свои варианты, мы возбудились и в итоге пообещали друг другу, что проигравший на целый день станет рабом победителя. Рафаэль превосходил меня по силе, но утомился от поединка с барменом, так что у нас было шансов пятьдесят на пятьдесят. Победа наступила мгновенно. В следующие 24 часа ему предстояло исполнять роль раба, а мне – хозяина.
Рафаэль уже тогда говорил на прекрасном японском, но я все же владел японским гораздо лучше его. Словом, когда мы говорили по-японски, роль раба идеально подходила для Рафаэля. Когда мы выходили из гей-бара, наш наполовину шутливый договор вступил в силу. Рафаэль выполнял его неукоснительно. Но управлять рабом, пусть и всего один день, – занятие стыдное. До сих пор я выполнял работу скорее «рабского» характера, поэтому мне не хватало фантазии придумывать приказания. Но мой «раб» оказался способнее хозяина, и он подсказывал мне, как себя вести. Прежде всего, хозяину ничегошеньки нельзя делать самому. До четырех утра мы бродили по заснеженному Синдзюку 2-тёмэ,[190]в котором, казалось, исчезли все шумы и звуки. Рафаэль постоянно смахивал снег, падавший мне на плечи, следил, чтобы я не споткнулся и не упал, открывал мне все двери. В барах, куда мы заходили, я рассказывал Рафаэлю о том, что было и чего не было, истории из своей жизни и недавно увиденные сны. Делал я это с такой же легкостью, как в разговорах с Микаинайтом. Под влиянием Рафаэля я превратился в несносного хозяина. Неожиданно я обнаружил, что на часах пять утра и я набрался до такой степени, что не могу обойтись без его помощи. Настолько совершенной была техника Рафаэля по расслаблению собеседника.
Он посадил меня в третий утренний поезд и доставил домой. Несмотря на то что я находился на дне финансового кризиса, жил я на девятом этаже элитного дома в двухкомнатной квартире с балконом, которая осталась у меня с тех времен, когда все еще ладилось. Я собирался выехать из нее в погожий день следующего месяца.
Я заснул на своей кровати, а Рафаэлю дал спальный мешок. Глаза я открыл после полудня от запаха тостов и кофе, но продолжал досматривать сон и когда уже слез с кровати. Я обнаружил, что Рафаэль красив так, что слюнки текут и дух захватывает. Красавица, одетая мужчиной. Нет, на самом деле это был гей, который эффектнее выглядел в женской одежде, но тогда меня перестало интересовать, кто он: мужчина или женщина. Короче, Рафаэль был красив.
Подростком я мечтал о том, как мы с Пенелопой станем мужем и женой, и если бы эта мечта осуществилась, то могла бы быть такая сцена: одетая мужчиной Пенелопа, изображая из себя домохозяйку, наливает кофе. Чашка всегда одна. Потому что из нее пьют по очереди.
Раскрыв рот от изумления, я сверлил Рафаэля взглядом. Почему-то, смотря на него, я видел Пенелопу. Фартук в яркую красно-белую клетку контрастировал с черными лосинами, розовая помада, светло-сиреневые тени, тушь цвета морской волны и пудра, которой нельзя было полностью скрыть следы растительности на лице, – все это сплеталось в странную гармонию, яд для похмельных глаз. К тому же, подобно примадонне, выходящей на бис, он слегка поклонился и сказал:
– Доброе утро, мой господин Мэтью.
Я потерял равновесие и чуть не шлепнулся на пол. Мне очень понравилась эта шутка, и я тут же предложил:
– Давай поживем вместе.
Если взять его к себе сожителем и платить арендную плату пополам, то это бы избавило от необходимости переезда на более дешевую квартиру, но у меня возникло предчувствие большей пользы. Рафаэль наверняка спасет меня, вытащив со дна кризиса. Он будет давать мне ценные советы не только в денежном плане, но и в разных жизненных вопросах. Я сумел увидеть это в его глазах и в том, как он ко мне относился. Подобные предчувствия никогда не подводили меня. Глаза говорят больше, чем уста. Его глаза были гораздо красноречивее, чем его японский.
В тот день мы приготовили дома набэмоно[191]и неторопливо поглощали его за разговором: теперь была очередь Рафаэля рассказывать о прошлом. О жизни до приезда в Японию он говорил по-английски, токийские эпизоды излагал на японском, своими историями он умело возбуждал мое любопытство. Микаинайт, я не буду рассказывать тебе все его истории, число которых, наверное, доходило до тысячи и одной, но эта поразила меня больше всего.
В подростковом возрасте, в пору сексуального пробуждения, Рафаэль четко определил для себя, какой тип людей ему нравится.
– In short I love Orientals. I don't know why. But I believe this feeling is far from just exoticism. It's totally physical.[192]
