— А вы зарегистрировали ее приход, сидя у изголовья кровати?
— Не зарегистрировала. Но Кевин ее не пропустил. Правда, расстался с ней молниеносно. Вероятно, по-настоящему взыскательных мужчин, знающих истинную цену женским прелестям, она не очень-то устраивает.
Эрик на время лишился дара речи. На каком основании она позволяет себе сопоставлять его со своим братцем, намекая на его некомпетентность в определенных вопросах? Только на том, что он за целый месяц не удосужился схватить ее за задницу? Уж не этой женщине — кухонному комбайну с ее соломенной копной и великанскими ножками, вечно обутыми в идиотские тапочки, судить о женских прелестях! Ему захотелось схватить Керри за желтые волосы, отволочь обратно к столу и окунуть лицом в овощную подливку, которую она десять минут назад с такой щедростью накладывала ему на тарелку.
— Послушайте, мне не доставляет ни малейшего удовольствия…
— Я пришла сюда не затем, чтобы доставлять вам удовольствие в какой бы то ни было форме. Если вы на это рассчитывали, то ошиблись.
— Хватит, Керри! Если я выйду из себя…
— То уже не вернетесь обратно, как королева из «Алисы в Стране чудес»?
Сейчас произойдет катастрофа, понял Эрик и принялся считать — на сей раз до десяти. Закончив счет, он отвернулся от Керри, плюхнулся на диван, включил телевизор и невидящим взглядом уставился в экран, полностью игнорируя Керри, все еще стоявшую у него за спиной. Помедлив немного, она вышла — Эрик услышал удаляющиеся шаги и подумал, что она пошла к себе, на второй этаж. Но через минуту шаги раздались вновь: оказывается, Керри всего лишь сделала вылазку на кухню, чтобы налить себе стакан морковного сока. Встретившись с Эриком глазами, она невозмутимо (правда, непривычно высоким голосом) заявила: сериал уже начался, и не мешало бы переключить на нужный канал. Шоу продолжалось.
«Bruja, vil, que me maten!»[1]— мысленно выругался разъяренный Эрик, добавив к этим словам еще пару фраз покрепче.
— Непременно переключу. А вы пейте, Керри, пейте. Мне кажется, вам морковный сок полезен как никому другому.
— Почему?
— Возможно, он придаст вашим волосам недостающую рыжину, и тогда взыскательные мужчины, знающие цену женским прелестям, будут складываться у ваших ног штабелями.
Керри вскочила. Эрик напружинился, заподозрив, что сейчас она плеснет сок ему в лицо. Но на такое Керри не решилась. Проворно осмотревшись, она вылила содержимое стакана в кувшин с фиолетовыми цветами, стоявший на низком столике, вылетела из комнаты и, громко топая, умчалась наверх. Эрик остался сидеть у телевизора. Он чувствовал, как у него горят щеки. Причиной была не только накопившаяся злость, но и неподдельная досада — его тщательно вынашиваемые планы перейти к новому этапу в их отношениях так глупо сорвались!
В последующие дни на первом этаже и в саду шла позиционная война, заключавшаяся в молчаливом яростном противостоянии, перемежающемся кратковременными стычками. Недоступный для Эрика второй этаж Керри считала своим тылом и удалялась наверх всякий раз, когда считала возможным изобразить обиду. Она перестала готовить изысканные блюда и старалась не садиться за стол вместе с Эриком. Оставшись без кулинарных разносолов и приятных перспектив, Эрик вознегодовал, однако решил больше не подлизываться к этой diablilla loca[2], теряя собственное достоинство. Можно было, конечно, адекватно мстить, отравляя ей жизнь постоянными колкостями, но, удивительное дело, к этой новой Керри — с колючими глазами в синюю крапинку, то и дело выступающими пунцовыми пятнами на скулах и неожиданно порывистыми движениями — его тянуло куда сильнее, чем к прежней. Тихий Эрик с таким же изумлением ощущал пробуждение неведомого прежде охотничьего азарта, с каким конфузливый оркестрант-флейтист замечает у себя непреодолимое желание собственноручно задушить тирана-дирижера.
К четвергу погода испортилась, резко похолодало. Пожалуй, это был первый четверг, когда Эрик оставлял Керри одну в доме с некоторой опаской. Конечно, трудно было ждать от нее чересчур решительных вредительских деяний, и все же… Вылила же ему однажды некая обиженная девушка в ботинок сырое яйцо (а он потом сослепу вставил ногу в этот проклятый ботинок)! Когда Эрик уезжал из Лонг-Вуда, небо было затянуто свинцовыми тучами до самого горизонта. Они преследовали Эрика всю дорогу: то и дело принимался мелкий косой дождь;
над маленькими озерками парил абсолютно колдовской туман, и Эрик кстати и некстати вспоминал про зеленогривых келпи — встретить их в такую погоду представлялось вполне реальным.
Пока он сидел в редакции, позвонила мама и с ходу обрушила на него гневный монолог. Смысл длинной речи сводился к следующему: если уж единственный сын и не пригласил собственных родителей на юбилей, то он может появиться у них — как минимум, ради вежливости — и отметить день рождения: все же самим фактом своего существования он немного им обязан. И его ждет подарок! Обреченно выслушав, Эрик договорился на сегодня: он не хотел уезжать из города в такую слякотную сырость, не хотел вновь пререкаться с Керри. Уж лучше провести долгий вечер в тепле и покое — он знал, что мама непременно оставит его ночевать. Хотя, конечно, ждать от нее роскошного ужина не стоило: будучи врачом, она отчего-то убедила себя, что Эрика следует держать на строгой диете, так как он склонен к всевозможным желудочно-кишечным и сердечно-сосудистым заболеваниям.
Около десяти часов, когда засыпающий Эрик в третий раз терпеливо выслушивал мамины инструкции по уходу за ананасоподобными фиолетовыми цветами (названия он опять не уловил), зазвонил его телефон.
— Эрик, это Керри, — произнесла трубка глуховатым низким голосом. — Вы… С вами ничего не случилось?
Эрик внутренне возликовал и вышел на балкон, чтобы продолжить разговор без слушателей.
— Ах да… — Он постарался выговаривать слова максимально безучастно, лишив речь любой эмоциональной окраски. — Я виноват, Керри, совершенно забыл вас предупредить. Я сегодня не приеду — появлюсь завтра, к полудню. Вы не боитесь ночевать одна?
— Не боюсь, — эхом отозвалась Керри настолько потерянно, что у сострадательного Эрика сразу пропало желание продолжать в том же духе.
— Я заехал к родителям — они хотели поздравить меня с днем рождения. Мама меня до утра не выпустит.
— А-а-а… — Керри моментально оживилась, хотя изо всех сил попыталась это скрыть. — Просто я подумала: шоссе скользкое, уже темно… Мало ли что… Ну, тогда до завтра. Спокойной ночи.
Торжествующий Эрик потряс в воздухе сжатым кулаком и вернулся в освещенную комнату.
В пятницу Керри встретила его не очень радушно — похоже, она все еще считала себя обиженной, — но, когда Эрик выгрузил на кухонный стол накупленные продукты, в том числе обожаемого ею копченого лосося, она немного смягчилась и даже заулыбалась. До вечера в доме царила тишина: каждый сидел у себя. Но когда Эрик услышал шаги на лестнице, а вслед за ними знакомый скрип качалки, он решил присоединиться к Керри, явно перебравшейся в гостиную. Едва он вышел из спальни, как чуть не упал, с грохотом налетев на передвинутый к двери стул. Керри оторвалась от вязания и бросила на Эрика уничтожающий взгляд:
