Саша собрал остатки мужества, глубоко и серьезно подумал мысли и решительно отстранился.
– Пойми, я очень нехороший человек, – начал он свою защитную речь. – Я… я… у меня… у меня четверо детей.
– Ну и что? – невозмутимо ответила Наташа и сделала попытку снова впиться в него своими губами.
– Три девочки! – отчаянно закричал Саша. – Три маленькие девочки и два чудных мальчика.
– А это уже пятеро! – Наташа продемонстрировала неплохие способности к арифметическому счету.
– Да! Да! – отчаянно согласился Саша. – Но это пока! Пока пятеро… жена шестым беременна…
– Странно, – ослабила натиск Наташа, – а Оля сказала, что ты неженат.
– Мы тайно встречаемся, – пояснил Саша, – никто не знает о нашей связи, даже Оля и даже ее родители.
– И у нее от тебя пятеро детей?
– Да, – упрямо твердил Саша.
– И никто не знает о вашей связи?
– Да!
Наташа обдумала какую-то случайно попавшую в голову мысль и снова заулыбалась.
– Пусть так, но я хочу тебя, – с пьяной откровенностью заявила она. – Ты так эротично играл своими макаронами…
– Маракасами, – машинально поправил Саша.
– Да! Да! Именно маракасами! – Наташа вся извивалась от желания. – Хочешь, возьми мои маракасы и поиграй ими.
При этих словах Наташа указала руками на свои груди как на альтернативу профессиональной перкуссии. «Маракасы», эти альтернативные «маракасы» от Наташи, и впрямь были неплохи. При других обстоятельствах Саша, может быть, и воспользовался ситуацией и, может быть, извлек пару нот из пышных инструментов. Но он был слишком трезв. То есть Саша был недостаточно пьян. Недостаточно пьян, для того чтобы не видеть Наташиного носа картошкой, ее оттопыренных ушей, вызывающе торчавших из прически, асимметрии в лице. Точнее, Саша был до обидного трезв, чтобы не замечать ее утиной походки. Он просто не мог. Не мог перешагнуть через себя и свое стойкое стремление к прекрасному. А Наташа…
Наташа напоминала Саше обезьянку, не в самом симпатичном понимании этого слова. А обезьян Саша не любил. Не мог любить их так, как сейчас хотела, точнее, требовала от него Наташа.
Саша мучительно искал выход. Он старательно думал. Думал мысли, беспомощным комком метавшиеся по его голове, но решение, правильное и элегантное решение, не приходило.
А между тем Наташа, ободренная молчанием Саши, усилила натиск. Она соблазнительно улыбнулась кривыми желтыми зубами и начала выполнять нечто, отдаленно напоминающее стриптиз. Наташа начала вдохновенно напевать. Точнее, и не напевать даже, а мычать. Мычать какую-то совершенно неузнаваемую мелодию. При этом девушка отчаянно завиляла бедрами. После трехминутной пантомимы она перешла к собственно стриптизу. Наступил период раздевания, и Наташа начала его сверху. Не прекращая вилять задом, она стянула с себя блузку и игриво запустила ее в ошалевшего Сашу. Запах пота, исходивший от блузки, вскружил ему голову. Он почувствовал себя жутко и закрыл глаза. Закрыл их, уткнувшись в эту самую блузку, в Наташину блузку, пропахшую потом и солеными огурцами. Наташа, упиваясь мыслью, что Саша наслаждается следами аромата ее тела на блузке, призывно засмеялась:
– Иди! Иди же сюда, я покажу тебе, что такое страсть!
Но Саша не хотел этого знать. Точнее, он не хотел знать это от нее, Наташи.
– Слушай, я должен сходить в туалет, должен помыться…
– Иди же, глупышка. Иди, только возвращайся быстрее.
Саша отчетливо ощутил, четко понял, что вот он – шанс. Шанс, которого у него может больше и не случиться. Он оглянулся и прощально посмотрел на Наташу. Может быть, она что-то заподозрила, и девушка поднялась:
– Хочешь, я тебя провожу?
– Да нет, не стоит. Я уже большой мальчик.
– А вдруг ты заблудишься?
Наташа действительно пошла следом за Сашей. Она посмотрела, как мужчина скрылся в ванной, и только тогда вернулась за стол. А Саша открыл кран и долго прислушивался у двери. Выждав достаточно времени, он тихо вышел, на цыпочках прокрался по коридору, осторожно взял в руки свою куртку и обувь. Стараясь не дышать, открыл замок и побежал.
Саша бежал. В последний раз он так быстро бегал в школе на уроке физкультуры. Именно тогда он узнал, четко понял, что такое второе дыхание. А сейчас Саша бежал по мерзлой грязи в носках. Но неудобства при этом не испытывал. Саша не испытывал совершенно никакого дискомфорта, а, напротив, отчетливо чувствовал огромное облегчение. Ему было легко и спокойно. Легко, как птице в безоблачном небе. Спокойно, как в детстве, как тогда, когда бабушка пекла свои вкусные блинчики. А еще Саша думал, что он, наверное, никогда не женится.
А потом был разговор с Олей. Серьезный и даже, может быть, жесткий разговор.
– Ты это все специально сделала, точнее, подстроила? – спрашивал Саша Олю, как только вернулся в квартиру на Сретенке от Наташи. – Я там был в качестве подарка? Ну же, признайся!
– И не проси, – лениво ответила Оля, – все равно не признаюсь.
– Не важно, я и сам знаю. Знаю и твердо догадываюсь. Прошу только об одном – впредь не ставь меня в идиотское положение. И уволь меня, пожалуйста, от всех своих подруг и потенциальных невест. Сваха из тебя никакая. И я не нуждаюсь в подобных услугах. Не нуждаюсь! Запомни это твердо и отчетливо!
Саша тогда говорил резко и, может быть, зло. Но разговор этот должен был состояться, и он состоялся. Оля молчала. Она не опровергала и не соглашалась. Она молчала. Просто молчала и курила. А еще она с какой-то усмешкой в глазах смотрела на Сашу. А он чувствовал эту усмешку, видел ее, но продолжал отчитывать Олю. Отчитывать ее за вмешательство в свою личную жизнь.
Но надо было знать Олю. Знать ее мятежный, беспокойный характер, чтобы понять, что Сашины разговоры на нее не действуют. Совершенно. Уже на следующей неделе Сашу познакомили с Аллой. И познакомила их именно Оля. Но познакомила она молодых людей очень ненавязчиво. Так, что лишь по прошествии нескольких месяцев Саша узнал, что это все подстроила Оля.
Он был тогда дома и работал. Точнее, тогда не работал. Нигде не работал. Из художников-оформителей детских дошкольных учреждений его выгнали. Последняя работа Саши вызвала множество споров и кривотолков. Русалочка, которую очень натурально изобразил Саша в игровой комнате детишек одного из садиков, послужила причиной его увольнения.
Сашу тогда перестали привлекать абстрактные образы, и он перешел к реалистической манере изображения. Так было сложнее, но интереснее. Интереснее для самого Саши. Тогда и появился тот заказ. Зная о сложном и неоднозначном видении художника, директор детского предприятия, Захарова Зоя Гавриловна, настоятельно рекомендовала Саше оформить стену в несвойственной мастеру манере.
– Александр Валерьевич, – увещевала она ухмыляющегося художника, – вы поймите! Поймите главное! А главное у нас – это дети! Наши с вами дети.
