КАРТОФЕЛЬНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ БОРЗУХИНА
Борзухину сильно повезло, что он нашел способ кормить семью в это тяжелое время. Многие после кризиса уже влачили куда более жалкое существование, даже те, кто обладали и широким спектром самых различных способностей, и более юным возрастом.
Борзухин привозил в деревни из Москвы автомобили и менял мужикам на картофель.
Главарь Мужиков по кличке Угрюмый за последний «Хаммер» отвалил Борзухину аж два мешка. Естественно хозяину авто Борзухин отдал лишь полтора, оставив себе полмешка в качестве комиссионных.
«Много, конечно, – совестился Борзухин, – это ж получается двадцать пять процентов навару».
По большому счету, ввиду тотального отсутствия бензина все эти машины покупались деревенскими ради забавы и по воскресеньям на потеху детишкам скатывались с горки – на спор: кто дальше.
Борзухина один раз пригласили на это соревнование. Дольше всех укатились «Жигули», принадлежавшие недавно устроившемуся на службу охраннику картофельных полей Митьке Нарядову.
Затем вся деревня сидела у костра и расспрашивала Борзухина о городской докризисной жизни.
– А что, Борзухин, правда у них были приборы, которые рассказывают про дорогу?
– Да, ты едешь – он тебе говорит: направо, налево, прямо триста метров…
– Лучше бы прибор сделали, который рассказывал бы им, как картофель растет, – шутил Угрюмый, и вокруг раздавался гогот.
По мнению Борзухина, жизнь в селе протекала очень размеренно, хотя, по рассказам жителей, им и приходилось отбиваться от нападений разорившихся голодных городских.
Вечерами по дворам запускали артисток. Сквозь кордон пройти удавалось немногим служителям Мельпомены. На прошлой неделе показывали драму «Как погибал гламур», а в этот раз свои темпераментные танцы у шеста демонстрировала известная в соседних селах стриптизерша Капитанова.
Шест стоял у каждого мужика во дворе, бабы относились к этой забаве своих мужей с пониманием, хотя сами «ни в жись не пустились бы в такой срам». Капитанова заканчивала свой танец уже в четвертом дворе, под одобрительные крики оставаясь в одних стрингах и сапогах на высоком каблуке. В конце представления она надевала фартук и ухмыляющиеся Мужики кидали ей в подол овощи, норовя звонко хлопнуть по заду, когда она проходила мимо.
– Хороша, шельма.
– У меня была такая же, – утверждал тракторист Федор. – Я ее один раз прямо в офисе чуть не начал…
Федору в селе не верили и слушали неохотно. Может, недолюбливали за то, что в прошлом и он батрачил на мерзких гламурщиков, паразитствуя на почти святом даре – даре управления трактором.
Капитанова выступала в селе уже четвертый раз. Некоторые деревенские Подрастающие Мужики – также ходившие в пиджаках на голое тело, резиновых сапогах и трико, с негорящей папиросиной в зубах, только тринадцати-четырнадцати лет отроду – звали Капитанову за себя замуж. Но она всем им отвечала очень вежливым отказом, разрешая раздевать себя при свете луны, безбожно давать волю рукам и приговаривая с сельским акцентом:
– Не могу я, Лешенька, милый, не могу, другому себя обещала, сердце рвет любовь на куски… жжет как в кузне… прости меня, родненький, слышишь?.. прости и не таи обиды…
Подрастающим Мужикам и такие отказы были в радость. Они пыхтели, полночи лапали ее тело и, сплевывая на землю, в конце концов отпускали: «Ладно, иди!»
– Что, не дала? – спрашивали их Мужики.
– Не-а – кочевряжится, – перекатывая из угла рта в другой папиросу, отвечали Подрастающие Мужики.
– Наверное, сука, ждет, когда гламурные времена вернутся… чтобы снова у Кремля жопой крутить…
Угрюмый подозвал Борзухина и попросил съездить на староверскую гору. Борзухин не отказывал деревенским в таких пустяках: сгонять куда-нибудь по мелким поручениям. Тем более в гору мужикам и правда идти было далеко.
В гору посылали за Светлым шаманом – так называли электрика, проводившего свет к новым домам. Про него говорили, что когда-то он зажигал лампочки в самом Кремле и даже освещал лежащего в Мавзолее Ленина. А теперь жил со своей бабой в чудном шалаше на горе и носил на голове перья, общаясь с Богом Света.
К нему мужики относились с уважением и почтением: его ток не бил, а значит, скорее всего, блаженный. Вон тракторист Федор тоже вроде как блаженный, а шибануло один раз так, что через весь двор «летел, пердел и радовался».
Дома мужики строили себе небольшие. По сути это были одноэтажные коробки с тремя, максимум четырьмя, небольшими чуланами для сна и кухней. Зато большим был двор, который надо было освещать: туда заходили на папироску перед сном соседи, там мужики тискали своих баб, там же теперь собирались по вечерам по три-четыре человека и смотрели приходивших из города артистов.
– Пойду сегодня к шлюхе, – пробурчал Угрюмый. – Привезешь Светлого шамана – пусть подключит вон те два свежеотстроенных дома.
– А это кто?
– Из кордона ребята, новые, разрешили отстроиться. Митька Нарядов с друзьями. Вчетвером на две избы – пусть пока живут.
– Городским разрешили жить в селе?
– Они недолго прожили в городе… не успели отвариться…
Странный был мужик этот Угрюмый. Уверенный в себе. Всегда хмурый, оправдывающий свою кличку. Но Борзухину иногда казалось что-то в его речи подозрительным… То говорит сильно с акцентом, то гладко вроде как из новостей телевизора. Причем проскальзывало это только в разговоре, когда они с Борзухиным оставались одни…
Ну да ладно, в деревне он пользовался авторитетом неприкасаемым, хотя и поселился недавно. Значит, надо дружить. Теперь от таких вот мужицких главарей целиком зависело благосостояние Борзухина. Раньше – от начальников в городе, живущих совсем иной жизнью, и это ничем было не лучше. Вроде даже как деревенские нравились Борзухину больше. Понятнее были.
