— Да.
— Но я говорю с тобой по-человечески.
— Ничего подобного. Ты говоришь по-собачьи.
— Да нет же, Лоцман. Я говорю по-английски.
— Что значит «по-английски»?
Пение по ту сторону двери прекратилось. Неожиданная тишина оборвала их спор. Фатер подалась вперед, думая, что так она будет слышать лучше. Она положила руку на дверную ручку, и на этот раз та повернулась без сопротивления.
— Дверь открыта.
— Входи.
Она не была уверена, стоит ли входить в квартиру.
— Думаешь, это хорошая идея?
— А чего здесь стоять?
Лоцман обогнул ее и вошел внутрь. Фатер последовала за ним. Бен сидел на желтой кушетке.
Увидев его, она спросила:
— А где Лин и Даньелл?
— Лин ушла, — сказал Бен. — Она не вернется. А Даньелл…
Он оторвал руку от подлокотника, словно собираясь что-то показать. Но вместо этого сделал какое-то кислое лицо и оставил руку болтаться в воздухе.
— Что происходит, Бен? Объясни, пожалуйста.
Он кивнул.
— Сначала надо тебя кое с кем познакомить. За всю свою жизнь я по-настоящему ненавидел двух людей, потому что оба они доставали меня по разным причинам. Один был моим начальником по имени Пэрриш. Другой была моя старая подружка по имени…
— Эйлин, — подсказала Фатер.
— Эйлин Стюарт, верно. Как ты запомнила?
— Я все помню, Бен. И хорошее, и плохое.
Он улыбнулся, вспомнив, какая у нее цепкая память.
— Точно — так и есть. Как ни странно, я спустя годы забыл фамилию Пэрриша, потому что вспоминал его только как подлеца: Карл-подлец. Карл Пэрриш, подлец. Эйлин Стюарт и Карл Пэрриш. Стюарт — Пэрриш. Это имя ты помнишь, Фатер?
— Нет.
— Зато ты помнишь его самого.
Из кухни Даньелл вышел бродяга в оранжевой рубашке, в одной руке у него был бутерброд с арахисовым маслом, а в другой — банка «Доктора Пеппера». Он уселся на кушетку рядом с Беном, словно в этом не было ничего особенного, и продолжил есть.
И Фатер, и Лоцман попятились, пес зарычал. Они смотрели на Бена так, словно он свихнулся.
— Не беспокойтесь — он теперь безвреден, правда? — Бен взглянул на Пэрриша и похлопал его по руке. Бродяга кивнул и откусил еще один кусок от арахисового бутерброда из белого хлеба с обрезанными корочками. — Стюарта опасаться больше не надо. У него подрезаны когти.
— Пожалуйста, Бен, прошу тебя — расскажи мне, что происходит. Что все это такое?
Он кивнул, понимая ее замешательство.
— Я сам создал Стюарта Пэрриша, вплоть до той оранжевой рубашки, что на нем. Сейчас расскажу как. Мое подсознание сложило все явления, пугавшие меня на протяжении жизни, в огромный котел. — Он обеими руками изобразил перед собой большой круг. — Оно перемешивало их, пока не образовался однородный яд, потом засунуло эту смесь в печь, в мой мозг, — Бен коснулся своего лба, — и варило ее на медленном огне несколько лет. Потом, совсем недавно, оно вытащило Стюарта Пэрриша из этой печи, и он был готов идти и убивать кого угодно.
Фатер ничего не понимала. Что могла она понять из этого странного объяснения? С ее лица не сходило удивление: о чем это ты говоришь? Но ведь и сам Бен ничего не понимал вплоть до самого недавнего времени. Очевидно, пришла пора, чтобы она кое-что увидела своими глазами, а не просто услышала.
Из коридора в квартиру вошел белый верц. Животное неторопливо подошло к Стюарту Пэрришу. Бродяга в яркой рубашке наклонился и предложил верцу остаток своего бутерброда. Животное потянулось вперед и открыло пасть. Оно съело бутерброд, потом — руку Пэрриша, потом — все, что от него оставалось. Это произошло быстро и беззвучно. Верц словно бы втянул в себя человека одним долгим вдохом. Он не жевал и не глотал. Когда Пэрриша не стало, белый зверь приблизился к Бену и растворился в его правой ноге. Просто подошел к ноге и исчез.
Это произвело впечатление даже на Лоцмана. Пес видел верцев, но думал, что они являются из какой-то удаленной области, заселенной верцами, помогают людям в беде, а потом снова возвращаются в свои теплые края, пока не понадобятся в следующий раз. Верцы казались ему чем-то вроде пожарных машин, которые стоят до поры до времени в депо. Лоцману ни разу не приходило в голову, что верцев создают люди. Вот так открытие! Хотя, конечно, он понимал, что в этом нет ничего удивительного, поскольку белые существа появлялись только тогда, когда люди попадали в затруднительное положение и нуждались в помощи.
Фатер стояла остолбеневшая, поддерживая левой рукой свой правый локоть, а раскрытой правой ладонью зажимая себе рот и нос. Невероятно. Ее взгляд перебегал с Бена на Лоцмана, затем на то место на кушетке, где несколькими мгновениями раньше сидел Стюарт Пэрриш и ел свой бутерброд с арахисовым маслом.
— Фатер, ты слушаешь? Ты меня слышишь? — Бен старался, чтобы его голос был подобен прикосновению руки, мягко пробуждающей ее ото сна. — Фатер?
Ее охваченные ужасом глаза по-прежнему не могли сосредоточиться, но потом на несколько секунд задержались на Бене и так и застыли.
Он облизнул губы и медленно проговорил:
— Помнишь, как я зимой поскользнулся и ударился головой? В общем, когда это случилось, я умер. Вернее — предполагалось, что я умру, но я не умер.
Все еще прижимая руку к лицу, Фатер проговорила сквозь пальцы:
— Я знаю, Лин говорила мне об этом.
— Хорошо. И ты уже знаешь о некоторых странных вещах, которые начали происходить со мной с тех пор. Даньелл сказала, что нечто подобное испытала и она после того несчастного случая.
— Это я тоже знаю, Бен.
Теперь, когда самое важное было сказано, ему хотелось коснуться ее, крепко сжать ее руку в своей.
— Лин была мной. Стюарт Пэрриш был мной. Верцы — это я. Все то безумие, что нас окружало, исходило от меня. Во всем виноват я один.
— Почему? — спросила Фатер.
Ее вопрос застал его врасплох. Он подкосил его, словно удар кулаком в грудь. Бен чувствовал, как его сознание пятится, пытаясь за что-нибудь ухватиться, чтобы не упасть, сохранить равновесие.
«Почему?» Что она имеет в виду — почему он виноват во всем этом? Или почему все это произошло с ним? Он не знал ответа ни на тот ни на другой вопрос. Теперь он знал немного. Знал, что он жив, когда ему полагалось быть мертвым. Знал, что любит Фатер Ландис больше, чем когда-либо прежде. Знал, что все невероятные события, случившиеся в последнее время, коренились в его чудесном воскрешении после падения на скользком снегу.
— Я не знаю почему. Я пытаюсь во всем этом разобраться, но это очень трудно. Я мог бы тебе солгать, что все понимаю, но не буду этого делать. Я не хочу тебя обманывать.
