— А что будет, если мы куда-нибудь приедем, а там не окажется мотеля? — спросил он.
— Устроимся как придется, — сказала Бэби, — я же тебе говорила, что мы едем на дальний Юг, где все обозначится.
— Что обозначится? — спросил Пипер, глядя на черные лужи и думая об аллигаторах.
— Вот как раз это и посмотрим, — загадочно ответила Бэби и затормозила на перекрестке. Сквозь ветровое стекло Пипер различил дорожный знак. Выцветшие буквы гласили: ДО БИБЛИОПОЛИСА 15 МИЛЬ.
— Город прямо как для тебя, — сказала Бэби и свернула на перекрестную дорогу. Лес в черных лужах скоро поредел, и они выехали на тучные, залитые солнцем луга: трава в коровий рост и купы деревьев там и сям. Что-то было едва ли не английское в этих пышных, обволокнутых дымкой и запущенных лугах — они напоминали забытый парк, почти что готовый проснуться и стать чем-то совсем иным. Горизонт был всюду отуманен, и Пиперу, глянувшему на луга, как-то полегчало, словно ландшафт исподволь приручили. Они проезжали мимо полузаросших деревянных хижин, должно быть необитаемых. Наконец показался и сам Библиополис — городок чуть больше поселка; река нехотя обмывала заброшенную набережную. Бэби подъехала к берегу и остановилась. Моста не было: имелся древний веревочный паром.
— Давай-ка ударь в колокол, — сказала Бэби. Пипер вылез из машины и брякнул в колокол на столбе.
— Погромче, — велела Бэби, — дерни как следует.
Наконец на том берегу появился человек, и паром тронулся к ним.
— Чего надо-то? — спросил паромщик, причаливая.
— Нам бы где-нибудь остановиться, — сказала Бэби. Паромщик освидетельствовал номер и успокоился: здешние, Джорджия.
— В Библиополисе мотелей нет, — сказал он. — Езжайте лучше назад, в Зельму.
— Что-нибудь да найдется, — сказала Бэби, пресекая его колебания.
— Если только у миссис Матервити, в Доме туриста, — сказал тот и посторонился. Бэби въехала на паром и вышла из машины.
— Это река Алабама? — спросила она. Паромщик покачал головой.
— Это Мертвечиха, мэм, — сказал он и взялся за веревку.
— А там что? — спросила Бэби, указывая на огромную полуразвалившуюся усадьбу, наверняка построенную еще до Гражданской войны.
— Это Пеллагра. Там нынче никто не живет. Все перемерли.
Пипер сидел в кабине и мрачно провожал взглядом ленивые речные струи. В прибрежных деревьях, обросших бородатым мхом, было что-то вдовье, и развалившаяся усадьба за рекой напоминала о мисс Хэвишем. Но Бэби, которая забралась в машину и вырулила с парома, явно была в приподнятом настроении.
— Я же тебе говорю — все обозначится, — с торжеством сказала она. — Ну-ка поехали к миссис Матервити в Дом туриста.
Переулком между деревьями они выехали к дому с вывеской «Добро пожаловать». Миссис Матервити была не столь приветлива, как вывеска. Она сидела под навесом крыльца и обмеривала их суровым взглядом.
— Ищете кого-нибудь? — спросила она, и очки ее блеснули в лучах закатного солнца.
— Дом туриста миссис Матервити, — сказала Бэби.
— Остановиться собрались или чем торгуете? Ежели косметикой, то не надо.
— Остановимся, — сказала Бэби.
Миссис Матервити еще раз оглядела их с видом знатока сомнительных отношений.
— У меня только одиночные, — сказала она и сплюнула в самую середину подсолнуха, — двойных нет.
— Слава тебе господи, — вырвалось у Бэби.
— Аминь, — сказала миссис Матервити.
Она пригласила их в дом и повела по коридору.
— Это ваша, — сказала миссис Матервити Пиперу и отворила дверь. За окном комнаты росла кукуруза. На стене висела олеография: Христос изгоняет менял из храма и табличка «Не мешковать». Пипер несколько удивился, не зная, как понять такое указание.
— Ну? — сказала миссис Матервити.
— Очень мило, — сказал Пипер, заметивший книжную полку. На ней рядком стояли Библии. — Господи, — проговорил он.
— Аминь, — отозвалась миссис Матервити и увела Бэби, оставив Пипера в размышлении, как бы ему соблюсти угрюмую заповедь «Не мешковать». Когда они вернулись, он размышлял о том же.
— Мы с его преподобием рады всякому гостеприимству, — сказала Бэби. — Не правда ли, ваше преподобие?
— Как? — растерялся Пипер. Миссис Матервити поглядела на него с живым интересом.
— Я тут как раз говорила миссис Матервити, сколь радует вас американская религиозность, — сообщила Бэби. Пипер сглотнул слюну и прикинул, что от него в данном случае требуется.
— Да, — сказал он, избрав вроде бы самый безопасный ответ. Последовало чрезвычайно неловкое молчание, которое по-деловому нарушила миссис Матервити.
— Десять долларов в день. Со службами семь. Питание отдельно.
— Да, собственно, конечно, разумеется, — сказал Пипер.
— То есть? — осведомилась миссис Матервити.
— То есть Господь всеблагий пропитает, — объяснила Бэби, прежде чем Пипер успел впасть в легкую истерику.
— Аминь, — сказала миссис Матервити. — Так как же? Со службами или без?
— Со службами, — сказала Бэби.
— Четырнадцать долларов задатку, — объявила миссис Матервити.
— Деньги сейчас, служба потом? — с надеждой спросил Пипер.
Глаза миссис Матервити холодно блеснули.
— Священнослужителю… — начала она, но Бэби перехватила:
— Его преподобие хочет сказать, что вся наша жизнь должна быть богослужением.
— Аминь, — сказала миссис Матервити и преклонила колени на линолеуме.
Бэби последовала ее примеру. Пипер смотрел на них в изумлении.
— Бог ты мой, — пробормотал он.
— Аминь, — в один голос с миссис Матервити сказала Бэби и добавила: — Слово за вами, ваше преподобие.
— Ради Христа, — сказал Пипер, силясь как-нибудь выйти из положения. Никаких молитв он не знал, а что до проповедей… Миссис Матервити угрожающе зашевелилась, и слова проповеди нашлись — в «Нравственном романе».
— «Мы обязаны не услаждать наши чувства, а обострять восприимчивость, — забубнил он, — не развлекаться, а нравственно совершенствоваться, читать не затем, чтобы увильнуть от жизненных обязанностей, но чтобы посредством чтения глубже осознавать себя и свои поступки и, как бы перерождаясь силою чужого опыта, расширять свой кругозор, держать в напряжении свои чувства и в конечном счете оставлять чтение лучшим человеком, нежели начал».
— Аминь, — горячо сказала миссис Матервити.
— Аминь, — заметила Бэби.
— Аминь, — сказал Пипер и сел на постель. Миссис Матервити поднялась с колен.
— Спасибо на божьем слове, ваше преподобие, — сказала она и покинула комнату.
