Рядом с монастырем — великолепная средневековая колокольня, воздвигнутая на огромных сводах храма Клавдия, и еще церковь, чья паперть была построена единственным папой-англичанином, Адрианом IV, восемь столетий назад. Фасад недавно восстановлен кардиналом Нью-Йоркским Спеллманом, ее титульным кардиналом. Внутри церкви — мощи Паоло Франческо Даней, известного как Павел Креста, основателя ордена пассионистов в начале XVIII века. Под церковью — римский дворец III века, с двадцатью комнатами, среди которых парная баня, библиотека и винный погреб, открытые семьдесят лет тому назад монахом отцом Джермано, который был уверен, что там, внизу, должно быть нечто удивительное. Святой отец вел раскопки под церковью с упорством крота и, разрушив сомнения скептиков, нашел дом и изображение мученичества святых Иоанна и Павла.
Странный контраст с церковью и монастырем являет обширная оцинкованная крыша на противоположной стороне переулка. Я спросил отца Альфреда, пассиониста из Ланкашира, что это такое.
— О, это киностудия! — ответил он.
Вот вам Рим! На нескольких ярдах, бок о бок — арки храма времен Клавдия, могилы двух мучеников, римский дворец времен античности, средневековая колокольня, мощи Павла Креста, следы реставрационных работ, проведенных американским кардиналом, и… киностудия!
Я прошел под церковью с отцом Альфредом, а потом пробрался вслед за ним в комнаты двухэтажного римского дворца. Христиане, устроившие часовню в здании, известном всем ранним паломникам, сочли языческие фрески неуместными и замазали их под мрамор. Штукатурка осыпалась, и открылись грациозные боги и богини. Толстенькие купидоны плывут в маленьких лодочках, дельфины резвятся и играют. Дом стоит на углу. Мы вышли через заднюю дверь, и нам предстала улица античного Рима. Мы посмотрели на высокую кирпичную стену дома и на окна, из которых римские служанки, должно быть, обменивались улыбкой или словцом с прохожими. Дом и дорога были погружены во тьму, как будто мы находились в склепе. Электрический свет падал сверху, отбрасывая жуткие тени. Почти невозможно поверить, что христианская набожность сохранила этот кусочек Рима III века так же надежно, как лава сохранила Помпеи.
Мы поднялись в монастырь. Длинный коридор увешан портретами выдающихся членов ордена. Отец Альфред остановился около одного из портретов.
— Он вам никого не напоминает? — спросил он.
— Да, — ответил я, — Уинстона Черчилля!
— Совершенно верно, — сказал отец Альфред. — Это отец Игнатиус Спенсер, пассионист, дедушка Уинстона Черчилля.
Мы вышли в сад, который является одним из малоизвестных чудес Рима, но не как сад, ибо у пассионистов были уголки, более располагающие к неспешным размышлениям, а как сельскохозяйственный участок. Агриппа, когда строила храм Клавдия, велела разровнять большой кусок земли под возделывание бобов и артишоков; Веспасиан, построив резервуары для морских сражений в Колизее, заложил фундамент последней римской фермы, где монахи держали четырех коров, несколько свиней и кур. Приятно, что коровы теперь пасутся на месте бывшего vivarium, зверинца, где держали диких животных, привезенных со всех концов света для зрелищ в Колизее.
Кто бы мог подумать: поблизости от Колизея до сих пор доят коров, и даже можно сказать, поблизости от Сатро Vaccino — Коровьего поля, потому что Форум только что не виден со спины Палатина. Вот курица гордо прошествовала со своими цыплятами.
— Сюда по ночам прокрадываются кошки с Форума и с рынка Траяна, — сказал отец Альфред. — Так что приходится запирать птичники.
Чудом на Целии уцелел Рим Пия Девятого, то есть Рим Средних веков. Время здесь надолго остановилось, и как странное видение глядящему вниз предстает Рим: Колизей, причудливая картина развалин Палатина, далекий собор Святого Петра… И все это очень похоже на гравюру Пиранези.
— Вернувшись в мое шумное жилище среди неоновых огней, — сказал я отцу Альфреду, — я буду думать о вас, оставшемся здесь, в тишине Целия, о запертых на ночь птичниках, о загнанных в хлев коровах, о коварных котах с рынка Траяна, выглядывающих из кустов. Это кусочек Рима, оставшийся нам от других времен.
Глава шестая. Папа, история и будни Рима
Озеро Неми. — Аудиенция в Кастель Гандольфо. — Коты на рынке Траяна. — Римские дворцы. — Англичанине Риме. — Фонтаны виллы д'Эсте. — Вилла Адриана.
1
Итальянцы иногда используют слово accidente,[79]сопровождая его очаровательной улыбкой, стремясь загладить свою вину, небрежность или, возможно, снять с себя ответственность за что-то, чего можно было избежать. Вспоминается, как Гиббон описывает человека, который, говоря о своих провинностях, называл их несчастьями.
Когда неряшливый, но очаровательный владелец пансиона пришел ко мне рассказать о таком accidente и вручить мне послание с ватиканской маркой и штемпелем пятидневной давности, я понял, что кто-то беспечный, возможно, он сам, положил его не в ту ячейку ящика для писем. Удивительно, что это вообще обнаружили. Должен признать, что я был раздосадован, когда, распечатав письмо, обнаружил, что распорядитель пять дней назад учтиво пригласил меня на аудиенцию к папе в Кастель Гандольфо. И день аудиенции — как раз сегодня. Тем не менее здесь так же, как, например, в Ирландии, было совершенно бесполезно показывать свое раздражение. Можно только попытаться обратить все в шутку.
Нельзя было терять ни минуты, так что я немедленно по телефону заказал машину, переоделся в темный костюм, повязал галстук для торжественных случаев и скоро уже мчался из Рима в Кастель Гандольфо. Чудесное летнее утро очень скоро сгладило последние следы моего раздражения, особенно когда мы выехали на дорогу к этому чудесному холму. Около одиннадцати я был на месте. Гвардейцы по-прежнему дежурили у ворот дворца, на площади по-прежнему журчал фонтан. Поставив машину в тени, еще раз внимательно изучив карточку с приглашением, я обнаружил, что аудиенция назначена не на утро, как я решил в спешке, а на вечер.
Итак, мне снова предстояло провести несколько часов в этом изысканном месте, в самом красивом, на мой взгляд, из городков на Альбанских холмах. Я пошел к маленькому ресторанчику, увитому виноградом, выстроенному у самого обрыва, смотрящему с высоты в четыреста футов на округлое голубое озеро Альбано. Виноградины, которые в прошлый мой приезд напоминали маленькие горошинки, теперь налились соком и были уже почти готовы, чтобы подавать их к столу. Официант принес мне стакан местного вина и сообщил, как и в прошлый раз, что это — купаж альбанского винограда и винограда Неми. Я уселся и с удовольствием созерцал великолепную панораму, замечая, что вода из небесно-голубой по краям озера становится ярко-синей на глубине, посередине озера, где на ее глади нет ни одной морщинки, и раздумывая о том, как чудесно было бы владеть одной из белых вилл, венчающих собой вершины холмов. Вероятно, такой же пейзаж был здесь и в античные времена.
Неми. Я пил вино Неми — мрачного места, где когда-то обитали убийцы, ожидавшие своих убийц. Это было то самое трагическое озеро, которое вдохновило Фрэзера на «Золотую ветвь». Неми находилось всего в нескольких милях отсюда, и я решил туда отправиться.
