– Спасибо. Моя дочь ответила бы лучше меня.
– Да убережет меня Бог…
– Но если мы будем жить вместе, вам следует как-нибудь с ней встретиться. Это моя дочь, и я люблю ее.
– У вас есть достоинство.
– Она очень хорошая, моя дочь… Она была бы счастлива узнать, что я здесь…
– Вы считаете?
– Я в этом уверена. Надо, чтобы вы ее увидели снова… Иногда она бывает очень обходительной.
Он помог ей убрать посуду.
– Время от времени я бываю холостяком, – сказал Жак. – Я всему научился. Как только женщина уходит, я перестраиваюсь. Могу даже погладить рубашку. Я способен существовать без посторонней помощи. Идемте, прогуляемся. Я вам покажу нижний город при свете луны. В конце недели мы поднимемся в Моржинс. У меня там шале. Моя мать была из долины, от нее мне досталось в наследство шале, мое орлиное гнездо. Я вас познакомлю с кантонами.
– У меня добрые намерения, – ответила она.
Иоланда вошла в жизнь доктора Вернера. Наконец она могла делать то, что делают другие, и расстаться со своей независимостью, которую так ненавидела. Она чувствовала нежность Жака Вернера и его осторожность. Бодрая и радостная, Иоланда готовила завтрак Она была счастлива. Он смотрел на нее с удивлением. Подруга жизни, которая в семь часов утра ему объявляет, что кофе готов! Чтобы доказать, что он не собирается переходить рубеж, обозначенный ею, он говорил ей «вы». Он, не переставая, задавал себе один и тот же вопрос: «Мог ли он расстаться с Иоландой?» Это редкое явление, эта красивая и простая женщина… Она скоро привыкла к самоубийственной привычке доктора Вернера водить машину, которую он гнал по автострадам.
Он любил держать руку Иоланды своей правой рукой, оставляя лишь левую на руле. Она не осмеливалась спрашивать, какую музыку они слушали. Он объявлял иногда: Вагнер, Бетховен, Малер.
– Может быть, следует ехать помедленнее, – сказала она однажды под аккомпанемент хорового плача из оперы Вагнера.
– Вы боитесь?
– Нет. Но несчастный случай на дороге – безобразная смерть.
– Но я всегда ездил очень быстро, – ответил он. Он прибавил скорость, и она летела, уносимая также музыкой.
Затем сбавил скорость.
– Мы останавливаемся?
– Нет, – сказал он. – Но я убавил скорость до 130. Такое впечатление, что мы едва двигаемся. Но я не хочу вам причинять неудобства. Мне бы тоже не хотелось «безобразной смерти».
Значит, он считается с ее замечаниями. Она была от этого в восторге. Она впитывала с жадностью новый мир. Она видела старые города, крепости с плотными стенами, глубокие озера, горы, прорезанные синевой неба, леса как соборы, соборы из камня, средневековые улицы, поражающие изобилием, копошащиеся, словно муравейники, рынки, она слышала музыку, везде была музыка, воздух был пропитан музыкой. А иногда она даже замечала белоснежные пятна на вершине или сверкающее отражение ледника. Однажды Иоланда расстроилась до слез. Глаза чуть покраснели.
– Я не знала, что красота может так волновать, – сказала она.
Они были в одной деревне, и вокруг домов она увидела склоны, окаймленные виноградниками.
– Я познаю Швейцарию через вас, – сказал он.
Она подошла к нему, и он понял, что может заключить ее в объятия. Ей нравилась его сила. Его нежность. Они оставались в таком положении довольно долго.
Во время этого путешествия он перечислял достоинства и красоты Франции, которую он знал лучше, чем она. Они говорили о своих странах, легко понимая друг друга. Им было хорошо вместе, даже в тишине. Однажды она осмелилась сказать:
– Для меня страна – это мужчина, которого я люблю. – И уточнила: – Которого я бы любила…
Он не ответил. Он отвез Иоланду в Моржинс, в свое шале, находившееся на опушке могучего леса, довольно далеко от деревни.
Она видела в первый раз в своей жизни горное шале. От старой постройки пахло деревом и сыростью.
– Летом я мог бы посадить здесь немного цветов, но у меня нет времени. Я приезжаю очень редко.
Она слушала. Значит, можно иметь и такой образ жизни. Не иметь времени, чтобы приехать сюда.
– Вы избалованы.
– Это не так, – сказал он. – Это не так.
Они спали в шале. Иоланда любовалась пейзажем за окном. «Нас окружают живые новогодние елки», – подумала она.
Иоланда и здесь обнаружила образцовую кухню и удивлялась тому, что ставни прекрасно закрывались. Они обедали в деревенской гостинице, где хозяйка хорошо знала доктора. После обеда они долго гуляли в лесу.
На второй день, прогуливаясь возле источника, журчание которого завораживало Иоланду, доктор, умиротворенный существовавшей между ними, хотя и неопределенной, дружбой, сказал:
– Я питаю неприязнь к женщинам, это правда. Я очень обижен на одну женщину. Вы меня понимаете, надеюсь.
– Не говорите ничего, что могло бы мне причинить боль, – защищалась она. – Я так счастлива оттого, что я с вами.
Он улыбнулся.
– Вам надо узнать меня получше.
– Того, о чем я догадываюсь, достаточно, – сказала она. – Пожалуйста, не говорите мне ничего неприятного.
– Вы меня принимаете за сильного мужчину, не так ли?
– Да. Мне это нравится. Я лишь дополнение. Я могу служить дополнением.
– Послушайте меня, пожалуйста, – сказал он. – Даже если вам это не понравится. Моя мать была святой женщиной, моя сестра была святой женщиной, они жили для своего очага, для своего мужчины, для своей семьи. Для меня. Отсюда мое влечение с юности к интеллектуалкам, творческим натурам, женщинам, у которых своя профессия, своя жизнь. Мне не хотелось женщину-домохозяйку.
Иоланда прервала его:
– Как я.
– Да, – сказал он. – Судьба распорядилась так, что я попал на женщину того типа, которого я всегда избегал.
– Не продолжайте, – сказала Иоланда. – Я могу уехать завтра.
– Не будьте наивной. Послушайте же… Много лет тому назад я встретил хиппи, маргиналку, швейцарку немецкого происхождения, с рыжими волосами зелеными глазами. Заносчивая, сдержанная. Я принимал ее холодность за доказательство независимости. Она мне понравилась, произвела на меня впечатление. Женщина, которой я был не нужен. Она была скульптором. Я жил с ней очень недолго. Однажды она мне сказала рассеянно: «Мне кажется, что я беременна. Это меня очень беспокоит». Я ее спросил робко, был ли я отцом. «Разумеется, – ответила она. – Разве это так важно?» «Да, важно. Я женюсь на тебе, и у нас будет ребенок». «Вот это да, – сказала она. – Что за идея! Ты все же не думаешь, что я могу приковаться к какому-то типу, у которого все дни расписаны из расчета полчаса на больного. Человек в футляре… Самодовольный… Жизнь, расписанная по минутам… Я хочу объехать весь мир. Творить. Жить. Ничего не знать о будущем. Отказаться от достатка». Я не возражал, но попросил ее остаться со мной до рождения ребенка, оставить его мне, а потом уехать. Она исчезла, не оставив адреса, и унесла моего ребенка.
