Так вот о вреде курения. Одна моя, скажем так, знакомая органически не переносила запаха табака и, больше того, табачного перегара. Просто физически. На медицинском уровне. Что-то вроде аллергии. А скорее, как я потом подумал, устойчивого психоза. Так некоторые — до отвращения — не любят команду, соперничающую с той, от которой они сами фанатеют. Поскольку виды у меня на нее и, думалось, у нее на меня были выдающимися и перспективными, пришлось завязать. Картина грядущей семейной идиллии представлялась мне слаще утренней сигареты. Не сложилось. Но уж когда бросил, начинать-то к чему? Вдруг следующая тоже окажется больной? Но что такое сигарета для истосковавшегося курильщика, я представляю вполне.
— А то, — также негромко ответил я. — Хочешь?
Собака! Я что-то не припомню такого взгляда, хотя моя работа предполагает общение с множеством людей, порой в весьма экстремальных ситуациях. Вы себе представляете, что такое человек перед смертной казнью? За день, месяц, год или час? Вот уж кто воистину цепляется за соломинку. Взглядом, жестом, мимикой, даже запахом, хотя я совершенно не представляю, как человек может этим самым запахом управлять, если, конечно, не брать в расчет пот и естественные отправления всякого вонючего рода. Которые тоже случаются. Так вот этот воин всем своим лицом — не жестом! не словами! — просто молил: «Дай!»
Необходимо чуть отвлечься, чтобы понять кто, что, зачем и почему именно мы в моем одиноком лице оказались тут.
Мы — природоохранная прокуратура. На секундочку — международная. Еще на мгновение — мы вне юрисдикции национальных прокуроров и судей. Хуже того скажу. Мы единственная в мире легитимная структура, которая обладает правом не только расследовать, но выносить приговор и приводить его в исполнение. Надо объяснить? Полагаю, нет смысла. Поэтому я, опуская все и всяческие рассуждения на эту тему, которых, поверьте, хватает, с полной и абсолютной ответственностью заявляю: к нам не берут людей, любящих власть. А когда таковые попадают, аккуратно переводят на другую работу. В лучшем случае. Оттого моя командировка на эту проклятую территорию носит характер и статус — вот так и никак иначе! — международного следственно-прокурорского действия. При этом я не хочу говорить, даже упоминать о том, что таких, как я — и мой запавший на любовь и деревенский покой напарник Коля Егоров, — совсем и совсем немного. Потому что мы должны носить на демонической одежде настоящие ангельские крылья. Нимб святого нам не положен по определению. Святые проходят по другому ведомству, отнюдь не по нашему. Кто-нибудь слышал о приобщенных к лику святых прокурорах? Вот и я тоже. Разве что прокуратор Иудеи всадник Золотое Копье Понтий Пилат оставил в истории след своих сандалий. Кстати, меня всегда интересовало, как это римские солдаты, обутые в кожаные сандалии, завоевывали сплошь песчаный Египет и прочие пустыни Африки. Попробуйте в сандалетах пройти по пляжу пару десятков километров. Ноги сотрешь за час из-за попавшего между стопой и сандалией песка. Что-то тут не так. Автоматчик жадно кивнул.
У меня закралось сомнение, что мои сигареты ему не сильно интересны. Да и кто их тут помнит, сигареты эти! Откуда бы им тут взяться. Отчетливо вспомнились заросли конопли совсем недалеко отсюда. Возле монастыря. Полчаса езды.
— Ладно, — небрежно проговорил я. — Угощу. Если будешь себя хорошо вести.
Я говорил, в общем, негромко, но отнюдь не шепотом. Сейчас мне нужно всяко демонстрировать не просто уверенность, а откровенное превосходство, граничащее с вседозволенностью или даже превосходящее эту грань.
Парень при этом опять испуганно оглянулся. Глупышка. Чего крутишься, как угорь на сковороде? Спокойней надо быть, спокойнее. Теперь у меня появился еще один ключик к пока неведомому мне Лосю. Хлипенький, конечно, но веник тоже состоит из тонких веточек.
Тут как раз вернулся дядька с бородкой. Быстро он, однако. В пару минут уложился.
— Ордер есть? — с ходу спросил он.
— А как же!
Ордер ему. Да такого понятия-то давно нет. Законы поменялись, дорогой. А ты не в курсе. И хозяин твой тоже. Отстали вы от жизни, ребята. Хотя, если надо — выпишу. Не вопрос.
— Причаливай. Медленно. На берег ни шагу до особого разрешения.
— Как скажешь, начальник, — насмешливо проговорил я, поднимаясь.
Речь правильная, я бы сказал даже, что говор московский, правда, с легким не то чтобы даже акцентом, а с каким-то колоритом. У меня да и остальных такое случается после долгих командировок. Это что-то вроде загара, прилипает незаметно, хочешь ты того или нет. И защититься от такого речевого прилипания можно лишь долгими тренировками, многолетними, потому что они включают изучение не только чужих для тебя языков, но и наречий с местными диалектами. Только когда ты научишься их различать, тогда и можешь спастись от подобного прилипания. Впрочем, существуют и специальные ускоренные программы локального значения, однако мы ими редко пользуемся, мы же не разведчики-нелегалы. Хотя иногда приходится выступать не хуже их. И смех, и грех.
Паром неожиданно жестко ткнулся в причальную планку, так что устоять на ногах помогло мне только то, что я по-прежнему держался за канат.
— Документы, — протянул руку бородатый.
— Нет проблем.
Я шагнул вперед, одновременно запуская левую руку в нагрудный карман, где у меня хранятся удостоверения в водонепроницаемом исполнении. Автоматчик напрягся, жестко держа меня на мушке. Однако с дисциплиной тут строго.
— Прошу, — достал я верхнее из стопки. Так называемый документ прикрытия. Российская Федерация и все такое, хотя к российской прокуратуре я имею довольно отдаленное отношение. Или, скажем так, косвенное.
Он быстро просмотрел «корочку». Я внимательно следил за его зрачками. Сначала они бегло перемещались по шапке и немногим строчкам, потом замерли, полагаю, на печати. Оттиск там четкий, легко читаемый. Кстати, печать и подписи подлинные. То есть в документе подлинное все, начиная от серийного номера. Неправда лишь в том, что я служу в прокуратуре страны. Но в базе данных числюсь, так что любая, то есть почти любая, проверка покажет мою идентичность.
— Ордер, — протянул он ко мне раскрытую ладонь. Мельком я отметил, совсем даже не мозолистую.
— Удостоверение, — протянул я свою в ответ.
— Без ордера вы не сойдете на берег. О, да у нас прогресс. Мы уже на «вы».
— Там все ясно написано? — спросил я. — Слово «прокурор» читабельно?
Я замолчал и требовательно смотрел на него.
— И что?
— Так вот, объясняю для самых сообразительных. Ордер выписываю я. Прокурор. Это понятно? Сейчас выписать? Или сначала просто поговорим?
В верхнем кармане моей жилетки, что у левой ключицы, мирно покоится рация, которую на территории я ни разу не сумел применить. А тут отчего-то взял с собой. Демонстративно вынув, утопил клавишу — лампочка питания засветилась зеленым — и отчетливо проговорил:
— Восьмерка? Здесь второй. Я на месте. Скажи там ребятам, чтоб повнимательнее. Тут не очень понимают пока. Я задержусь немного. Все, конец связи.
