— Ты же хочешь сесть со мной, разве нет, Сюзан? Хочешь задать мне вопрос. Я не обижу тебя, обещаю.
Всмотревшись внутрь нее, Сюзан поняла, что это ложь. Женщина хотела причинить ей вред, до неузнаваемости расцарапать ее хорошенькое личико. Но кроме этого, она увидела что-то непонятное, вроде ответа на вопрос, который забыла, хотя должна была помнить. Сюзан не спала ночами, мучаясь из-за него, постоянно плача.
— Милая, подойди же ко мне. Я не кусаюсь.
«Неправда», — подумала Сюзан, подняв на нее глаза.
Женщина улыбнулась, будто слыша ее мысли. Но тот вопрос… не давал девочке покоя, она должна была скорее получить ответ. Подойдя к скале, она подняла руки, и женщина, взяв ее за талию, посадила рядом с собой. Прикосновение не было ни холодным, ни теплым. Никаким. Словно что-то, еще не родившееся на свет.
— Расскажи мне историю, — потребовала женщина.
— Историю?.. — Сюзан склонила голову. — Я слышала только про человека с крюками вместо рук…
Женщина опустила удочку в реку, но без единого звука. Вода только подрагивала. Она улыбнулась. Голубые зрачки за одну секунду расширились и сузились. Близко-далеко. В ней соединились два человека. Нет, больше, и они испытывали голод.
— Нет, другую расскажи. Ты знаешь, о чем я.
Сюзан накрутила на палец прядь волос.
— А… в цирке в Бангоре я видела мужчину, который закидывал ноги за спину. Меня не пускали из-за того, что слишком маленькая, но я пролезла под тентом. Только папе не говорите: он не знает.
— Не та история, — снова возразила женщина. Сюзан посмотрела на воду и улыбнулась своему отражению. Такая красавица! Увидев рядом женщину, она содрогнулась: их было двое, одинаковых…
— Давай я начну, а ты закончишь. Жила-была маленькая девочка, которой очень не повезло: она родилась в плохом месте, где никто и ничто не умирало…
— Мне не нравится такая история, — пробормотала Сюзан. — Я люблю только сказки и мультики.
Женщина усмехнулась, показывая острые, как ножи, зубы.
— Поначалу это было самое заурядное место, — продолжила она. — Его, как и любое другое, кто-то основал, и жили там вполне счастливые люди. Была бумажная фабрика, река, полная рыбы, и плодородная земля.
При этих словах Сюзан представила себе родной Бедфорд: новые чистенькие домики, поезд, проезжавший через Мэйн-стрит два раза в день… Ее прадедушка заливал улицы асфальтом, а прапрадедушка срубал первые деревья для голодных фабричных станков, готовых принять свою пищу. Женщина рассказывала дальше:
— Но есть на свете места, которые живут вечно. Они обладают разумом, памятью и своими желаниями.
— Как Бедфорд? — спросила Сюзан, и женщина кивнула.
— Да, как Бедфорд. Поначалу он процветал, люди были счастливы. Их привлекал основатель фабрики Уильям Прентис. Он обещал построить высокие заборы, беспокоиться о всеобщем здоровье и о будущем детей. Гарантировал обеспеченную старость и свежий воздух. Когда он умер, ему воздвигли памятник, и каменный ангел до сих пор наблюдает за его могилой. — Сделав паузу, женщина нежно и со злостью улыбнулась Сюзан. — Но слова Уильяма Прентиса обратились в соль на раны: сливавшиеся в реку химикаты убивали рыбу, люди заболевали. Если их губила не работа, то воздух. Однако все это происходило так медленно, что сперва никто и не заметил. Зарплата понизилась, люди стали больше работать, нанося огромный вред легким, ушам и глазам, здоровью своих детей. Перед сном выпивалось много пива, чтобы заглушить боль. Несмотря на это, никто не хотел признавать, что Уильям Прентис солгал, и все, что было принесено в жертву, — результат их собственной жадности.
В воображении Сюзан появилась новая картина: Уильям Прентис, живущий в особняке на вершине Ирокезского холма. Богатый человек в костюме. Гладкое выбритое лицо, ногти на руках аккуратные, коротко стриженные. Заходя на фабрику, он прикрывал рот платком, опасаясь ядовитых испарений, и наблюдал за покалеченными рабочими. У них слезились глаза, они кашляли черной слизью. Говоря о проблеме детей Бедфорда, выраставших коротышками со слабым здоровьем, Уильям обещал людям нанять хороших врачей, оборудовать помещение лучшей вентиляцией, повысить зарплату. Каждый раз он твердо намеревался исполнить задуманное, но потом… потом он выходил из здания фабрики на залитую солнцем улицу и обо всем забывал. Люди продолжали болеть, в реке дохли рыбы, лягушки и черепахи. Выживали только сильнейшие.
— Тридцать четыре человека работали в ту ночь, когда вентиляция засорилась. На улице стояла зима, и все двери были плотно закрыты. Скопившиеся испарения не успели еще остыть. Произошла страшная трагедия. — Женщина щелкнула языком, но Сюзан почему-то совсем не расстроилась. Это даже показалось ей смешным. — Половина умерли до того, как начальник цеха распахнул двери. Остальные скончались в течение часа.
Уильям Прентис кормил себя разными историями, выискивая все больше оправданий тому, что сотворил сто лет назад. Он приказал, чтобы тела сложили в подвале, затем поджег помещение — осторожно, чтобы не задеть остальную фабрику. Таким образом, никому не придется объяснять, почему засорилась вентиляция, платить лишние деньги… Трупы так и остались в подвале, засолив землю Бедфорда, на которой ничего хорошего больше не выросло.
Уильям умер, дело продолжили его дети, окончательно выжав из города все соки: начали закрываться магазины, денег не было, заводы прекратили свою работу. И лишь тогда люди осознали, что обещания Прентиса были лживыми. Его семья уехала, бросив Бедфорд на произвол судьбы. Страшный, но бесполезный гнев, поселившийся в каждом, разрастался, шел вниз под землю, впитывался в дождь, терзал измученные желудки, кормил души мертвых…
— Не надо… — пролепетала Сюзан, но взгляд женщины заставил ее замолчать. Зрачки с бешеной скоростью расширялись и сужались, поглощая Сюзан внутрь себя, заставив ее забыть собственное имя.
— Первым знамением того, что город испорчен, стал ежегодный дождь. Воздух после него уплотнялся, изменялась гравитация. Все, что было похоронено в городе, выбиралось наружу, проникало в ночные кошмары и основные инстинкты людей. Они сами того не подозревали, но теперь каждое их действие или решение находилось под контролем. В конце концов город стал одержим. Поток всего мертвого, потерянного и живого задвигался, начал говорить. Господь оставил это место.
— Вы лжете, — прошептала Сюзан, хотя знала, что это правда. Иногда, сидя за партой в школе или гуляя по Ирокезскому холму, она видела город в странном свечении, похожем на огонь. Ярость, в которой он готов был сжечь себя дотла, провалиться в дыру, такую же глубокую, как глаза этой женщины.
— Знаешь, что случилось потом?
— Нет…
— Смотри.
Женщина широко улыбнулась. Из раскрывшихся губ капля крови стекла по подбородку и упала на камень. Затем она стала расти — возможно, из-за взгляда Сюзан, — покрывая сплошным слоем скалу, разбрызгиваясь на грязь, деревья, небо… все вокруг озарилось, как яркий закат. Потрясающе красиво… Но через секунду небо потемнело, кровь стала черной.
