Но деньги!!
Не так уж часто главный, судьбоносный, жизнеутверждающий спонсор, предпочитавший сохранять благородное инкогнито, заказывал им конкретные, четко сформулированные акции. Не так уж часто обещались столь кругленькие суммы. Да что говорить — редко! И вот именно теперь — такая оплошка, такой прокол! Как раз тогда, когда в акции участвовал, не доверив филигранную работу никому из рядовых пацанов и даже не объяснив толком, в чем именно она должна заключаться, сам представитель неизвестного кормильца!
Конечно, оба имели свои предположения относительно природы невидимого за облаками небесного благодетеля. Оба были неглупыми людьми и не могли не отметить еще задолго до нынешних событий: более всего по нраву ему то, что как раз явно и недвусмысленно вредит русским, отшибает у них последние мозги и перед всем светом выставляет тупыми бандитами, опасной и не поддающейся никакой культурной переделке мировой сволочью. Еврей, вечно невинная овечка, как всегда, со скрипочкой, на худой конец — у синхрофазотрона, таджик, ясен перец, то с лопатой, то с мастерком, армянин, натурально, с книжкой (чаще, правда, с чековой — но ведь все равно с книжкой!); а русский, подлюка, снова, из года в год, из века в век, беспробудно, — с окровавленным топором и с пеной на губах. Да еще — это вот внове! — и под свастикой в придачу, со шмайсером в руке и Гитлером в башке. Нечего сказать — хорош светлый путь национального возрождения! Тот, кто учил бить наотмашь, крепко подозревал, что на самом деле вся их маленькая, но гордая компания существует на динары какого-нибудь бен Ладена, а то и, поднимай выше, — на фунты самого Березовского: ну кому еще может быть выгодно, чтобы русских окончательно возненавидел весь черножопый мир? Тот же, кто писал безумные и смехотворные этнологические труды, был в своих подспудных реконструкциях еще ближе к истине — правда, почему-то грешил на прибалтов. Те своих эсэсовцев реабилитируют и лелеют, так им же бальзам на душу, что у нас тут тоже, мол, нацизм цветет махровым цветом: с какой такой стати русские нам пеняют, когда у них у самих вон чего. Но этими соображениями ни тот, ни другой никогда не делились друг с другом. Деньги, в конце концов, не пахнут. И потом — оба, как и многие до них, были убеждены, что ради святой цели можно брать деньги хоть у врага рода человеческого.
И, как многим до них, никогда им не приходила в голову простая мысль: вот как раз на святую-то цель никогда никакой враг не раскошелится.
— А вы не проверяли — может, часом, сумма-то… кхэ… уже переведена?
— Как же не проверял? Проверял.
— Нет?
— Ну разумеется, нет.
Пауза.
— Этот молодой человек… кхэ… представитель… кхэ… как его…
— Ярополк.
— Ярополк… А по батюшке?
— Не знаю. Он сразу сам назвался так. Безо всяких наших посвящений.
— Нуда, нуда… Он… кхэ… больше не появлялся у вас?
— Нет. После акции как в воду канул.
— А мальчишка?
— Отчитался по всей форме, честно — и отполз в свой угол, и носу не кажет. Я поручил одному из своих героев ему позвонить — ответил. Сказал, лучше дома пересидит несколько дней.
— В нем-то вы хоть уверены?
— Как сказать… Он странный. Обычно-то у нас кто? Обычно у нас нормальные драчуны. Ну, иногда совсем бешеные… Всего-то, скажем, разрез глаз не тот — а ему уже воняет! Даже мне не воняет, а ему воняет! А этот вроде даже и драться-то не хочет, а так… по необходимости. Как еще защитить, мол, Родину-мать? Таких редко встретишь…
— Я не о том.
— Я к тому и веду. Что тут можно сказать точно? Ситуация нештатная… Мальчишка в шоке, это понятно.
— Не наделал бы глупостей…
Пауза.
— Ах ты ж, какая незадача! Откуда он вообще взялся на нашу голову, этот второй!
— Не вопрос. Дело-то на поверку вышло громкое, чурка этот видной птицей оказался… Вот как на духу: знал бы заранее, что он такой знаменитый, — трижды бы подумал, хоть какой куш сули…
— Тем более что… кхэ… куша теперь, скорее всего, вообще не будет.
— По телевизору в криминальных новостях…
— Я не смотрю этот жидовский ящик.
— Ваше право. Но там сказали, что второй — довольно известный журналист, пришел интервью взять у покойника.
— Журналист! Только этого не хватало! И он видел этого Ярополка?
— Мальчик сказал, что не только видел, но и побил изрядно.
— То есть сможет, ежели что, узнать. И, конечно, этот наш… кхэ… Ярополк все уже прекрасно уяснил и просчитал… Ох, грехи наши тяжкие! Журналист ведь мог видеть и то, что… кхэ… наш подопечный мальчик не вполне… кхэ… самостоятельный убийца.
— То-то и оно.
— Мальчика бы этого… ну… понимаете…
— Еще бы не понять. Но это — никак. Я не знаю частностей, Ярополк не посвятил. Но, как я понял, именно чтобы втянуть мальчика, и была вся игра. И мальчик теперь нужен живой, здоровый и даже невредимый.
Пауза.
— Кхэ… ну и дела.
Пауза.
— При таком раскладе рассчитывать на обещанные за акцию деньги, безусловно, не приходится. Пока остается вероятность того, что свидетель может доказать: виноват в убийстве не мальчик, а… кхэ… некто бывший с ним… И при том этот некто и есть представитель спонсора… Да! За такую работу не то что деньги выплачивать — руки отрывать надо!
— Непредвиденная случайность…
— Ну неужели нельзя было удостовериться в том, что второй тоже готов? И коли не готов — то… кхэ… как это принято? Контрольный… кхэ… выстрел?
— А кто бы этим стал там заниматься? Сам пацан? Он и так, собственно, подвиг совершил — огрел журналюгу по кумполу! И это после того, как его рукой застрелили человека, которого ему поручено было лишь попугать! Другой бы с мокрыми штанами сидел в углу, зажмурившись! Что же касается самого Ярополка… Не ведаю. Я тут не компетентен и не хотел бы обсуждать его действия. Возможно, он тоже растерялся. Возможно, он тоже не вполне привычен к таким ситуациям. Может, он совсем не привык по морде получать — а как получил, так ни о чем больше и думать не мог, кроме как унести ноги… Мы ничего о нем, собственно, не знаем.
— Кхэ… Вот что. По телевизору этому вашему говорили что-нибудь о том, какие показания дал журналист?
— Ничего. Кажется, он то ли все еще без сознания, то ли очухался, но память потерял…
— Вот и отлично. Хорошо бы в этом удостовериться как-то… И если информация подтвердится…
Пауза.
— То что?
— А вы сами догадаться не можете?
— Могу. Но предпочел бы и от вас услышать внятное слово. А то все — Тибет, Гималаи, Сварожичи… Славянская Лемурия… Про Лемурию-то гнать куда как проще.
— Не понимаю вашего… кхэ… юмора. Это, знаете ли, наука. Смеяться над нею — все равно что… кхэ… оплевывать свои корни. А без корней — что мы? Борьба превращается в простую уличную поножовщину.
