Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Скоморох приблизился к халдею, остановился перед ним, и тусклый, глухой, едва слышный голос проговорил:
– Я пришел по твоему зову, смертный! Я пришел по велению богов, чьи имена ты назвал! Ты знаешь, кто я?
– Знаю, великий! – ответил халдей, стараясь не показать свой страх перед пришельцем. – Ты – Ар-Закайя, ангел смерти, хранитель ада, страж загробного мира!
– Ты знаешь, смертный, что меня нельзя призывать безнаказанно? Если я пришел на землю по твоему зову, я не уйду один, не вернусь в загробный мир без добычи.
– Знаю, великий! – отозвался халдей. – Ты должен унести с собой чью-то жизнь.
– Это верно, – скоморох сделал шаг вперед, вплотную приблизившись к кудеснику. – Назови того, кого я должен забрать, но помни: если ты назовешь того, чья судьба еще не завершена, того, чью жизнь оберегают звезды, я заберу с собой тебя!
– Знаю, великий! – подтвердил халдей.
– Так назови же имя! – потребовал ангел смерти.
Халдей на мгновение замешкался, и страшное существо протянуло к нему руки, намереваясь схватить его за горло.
– Александр, молодой царь Запада!
Ангел смерти отступил, на его безобразном лице проступило нечто вроде разочарования.
– Ты назвал имя, – прошелестел тусклый голос, – Звезды говорят, что судьба того, кто носит это имя, завершена. Я вернусь в свое царство с тем, кого ты назвал.
Скоморох отступил еще на шаг, затем он завертелся на месте, как исступленный дервиш, черты его расплылись, превратившись в сгусток тумана, затем в темный смерч, и наконец струйкой ветра унеслись к облакам.
Не успела я войти в квартиру, как зазвонил мобильник. Номер на дисплее был незнакомый, я поднесла телефон к уху и услышала озабоченный голос:
– Это вам из больницы звонят. Вашему родственнику плохо, совсем плохо… приезжайте, если хотите застать его в живых!
Я узнала голос медсестры, которой дала свой номер, и поняла, что Никодим Никодимович умирает.
– Но как же… – проговорила я растерянно. – Ведь мне сказали, что ему лучше… Операция прошла успешно…
– Было лучше, стало хуже… голова – такой орган, с которым ни в чем нельзя быть уверенным. Тем более в таком возрасте…
Медсестра еще что-то говорила, но я ее уже не слушала.
Мне стало больно и стыдно: я совсем забыла про старика, ни разу его не навестила, а ведь он так хорошо ко мне относился, был так предан моей покойной тете…
Опомнилась я, когда из трубки уже доносились сигналы отбоя.
Я мгновенно собралась и, уже выходя из квартиры, под влиянием неосознанного порыва сунула в сумку флакон с розовой жидкостью – тот, который нашла в среднем ящике комода.
Медсестра встретила меня перед входом в палату реанимации.
– Как он? – спросила я взволнованно.
– Пока жив… – протянула сестра. – Но до утра вряд ли доживет…
– Можно мне к нему?
– Вообще в палату реанимации посетителей не пускают… – произнесла она задумчиво.
Я поняла намек и дала ей купюру. Сестра спрятала денежку в карман халата и отступила в сторону:
– Ладно, иди, врачей сейчас нет, а ему уже ничего не может повредить…
Я вошла в палату.
Если бы я не знала, что на единственной кровати лежит Никодим Никодимович, я бы его ни за что не узнала. Лицо его посерело и осунулось, глаза были закрыты, рот, наоборот, приоткрыт, и из него вырывалось хриплое неровное дыхание. Острый подбородок был высоко вздернут, под ним резко выступал кадык. Тонкие морщинистые руки лежали поверх одеяла, к правой тянулась тонкая трубка от капельницы.
Я села на стул, взяла его руку в свои ладони.
По телу старика пробежала короткая дрожь, рука напряглась, рот закрылся, потом снова едва заметно приоткрылся, и старик забормотал что-то на незнакомом языке – на том самом, на котором разговаривали те странные люди, слепой и его поводырь…
И вот что удивительно – я вдруг начала понимать этот язык.
То есть, конечно, я не понимала отдельные слова, но зато поняла, о чем просит меня умирающий старик, поняла, что я должна для него сделать.
Я достала из сумки хрустальный флакон, отвинтила его пробку.
В палате запахло увядшими цветами, южной ночью, теплой и звездной, запахло лунным светом, ночным садом. В прикроватной тумбочке я нашла одноразовый шприц, наполнила его розовой жидкостью из флакона и поднесла шприц к прозрачному пластиковому мешку, из которого раствор по капле проникал в вену старика.
Рука моя на секунду замерла – я подумала, что, возможно, совершаю сейчас что-то недопустимое, ввожу в кровь человека неизвестное вещество, может быть, опасное вещество, которое его, возможно, убьет, но потом решила, что ему уже ничто не может повредить, вонзила иглу в мешок и нажала на поршень…
Прозрачный раствор порозовел, заискрился.
Я закрыла и убрала флакон, спрятала шприц и стала ждать.
Розовый раствор понемногу поступал в тонкую трубочку, потом – в вену старика. Прошло пять минут, десять…
И вдруг случилось чудо.
Лицо Никодима Никодимовича чуть заметно порозовело, дыхание стало ровнее и глубже, рука на одеяле едва заметно дрогнула и сжала мою руку, а в следующее мгновение старик открыл глаза и проговорил:
– Спасибо!
Дверь за моей спиной приоткрылась.
В палату вошла медсестра, посмотрела на пациента, на приборы, которыми была окружена его кровать, и удивленно проговорила:
– Ну, надо же – все показатели приходят в норму! Я же говорила, голова – такой орган, с которым ни в чем нельзя быть уверенным, возможны всякие сюрпризы! Ну, и твой визит на него явно благоприятно повлиял…
– Можно я еще с ним посижу?
– Ну, теперь-то тебе все можно – благодаря тебе он явно пошел на поправку!
Едва дверь за сестрой закрылась, Никодим Никодимович заговорил:
– Тосенька, я должен многое вам рассказать… пока еще не поздно.
– Лежите спокойно, – перебила я его, – вам нельзя волноваться, нельзя напрягаться…
– Не для того вы меня спасли, чтобы то, что мне известно, ушло со мной в могилу! Вы должны узнать, кто вы на самом деле, кем были ваши родители…
– А может быть, лучше оставить все как есть?
– Нет, человек должен знать, где его корни!
– Ну, и где же они, мои корни? – осведомилась я не без иронии.
Но он эту иронию не расслышал или не почувствовал.
– Вы помните, Тосенька, фотографию в комнате вашей тети?
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
