— Я вот что тебе скажу, — поднял голову задержанный. — Ты ничего обо мне не знаешь и мало что узнаешь. Иначе ты был бы в курсе, что я договоров не нарушаю. Сегодня тебе повезло, тебе перепало, чем меня можно прижать. Можешь себя поздравить, мент. И не мешай мне, а то наделаю еще ошибок.
Ну? Где же эти «зубры»? Вечно ждать приходится…
14.12.99, день
Это участок набережной Фонтанки от Пантелеймоновского моста, что переходит в улицу Пестеля, до Невы знавал многолюдье разве только в дни демонстраций трудящихся по случаю пролетарских праздников в далекие уже застойные годы.
Тогда трудящиеся с шариками и раскидаями разбредались от Дворцовой площади в разные стороны и долго еще толпами гуляли по центру города.
А так — редкий прохожий, особенно по будням, тем более по утрам.
Сейчас было далеко не утро, сорок минут назад перевалило за полдень, но всех собравшихся здесь сегодня, четырнадцатого декабря, волновало то, что происходило на этом месте именно утром, в начале десятого, двенадцатого ноября. Издали машины, выстроившиеся друг за другом вдоль набережной, и людей, кучкующихся вдоль парапета, легко можно было принять за участников разбора ДТП. Но вблизи становилось очевидным, что сине-желтый «уазик» не гибэдэдэшный, а люди ведут себя чересчур спокойно для аварии. Зато, когда замечался катер на темных, свободных ото льда водах Фонтанки, для умного человека картина прояснялась: это менты что-то вылавливают из речки, может быть, труп. Людей сторонних, то есть зевак, присутствовало немного, человек пять, на всякий случай они держались в отдалении.
Лейтенант Виктор Беляков свободным ото льда водам Фонтанки радовался. Нынешняя питерская зима, то есть, считай, одна большая оттепель, бесившая его вечной слякотью, наконец-то сыграла и на него. Хотя, судя по той небывалой оперативности, с которой решился вопрос с катером и водолазами, их бы и крепкий лед не остановил. Скажем, при гнали бы солдат, и те бы продолбили прорубь. Ведь не студентишку какого-нибудь пришили, не слесарюгу, а господина депутата. И по вопросам технического обеспечивания следственного эксперимента оказывали телефонное содействие не однокурсники или собригадники, а депутаты второго города России. Да и милицейское начальство все сделало со своей стороны, чтобы поскорее раскрыть громкое заказное и оперативно отрапортовать о том, предаваясь мечтам о новых погонах и креслах помягче прежних. Но, кстати, и он, лейтенант Беляков, чувствовал, как надувается в нем пузырь гордости. И ничего не мог с собой поделать. А ведь гордиться было еще рановато. Мало ли что он оказался в центре внимания и о нем расспрашивал Григорцева сам генерал. Если этот следственный эксперимент провалится, то быстро обнаружится недостаточность улик, и дело в суде может развалиться. Сейчас имеется чистосердечное признание киллера и опознание, на котором старичок, бывший директор гастронома на Малой Садовой, признал в нем человека, вышедшего из ворот дома, где жил Марьев, в форме милиционера во время, совпадающее со временем убийства. Если вдруг (всякое бывает) на суде киллер откажется от своих прежних показаний, то останется один старичок. Может и не хватить.
— Когда выкатываешься? — попыхивая неизменной тонкой вонючей сигарой, подошел и по примеру Белякова облокотился на перила набережной опер Ермолаев.
— Ты вот каркай больше! — разозлился Виктор. — Докаркаешься, и никакой проставь! вам не будет, ни грамма. Потому что если они, — Виктор показал вниз, на катер, где возле мотора сидел человек в полушубке, — ни хрена не найдут, то я огребу не ордена, а схлопочу по шее за обман начальства.
— Брось, — Ермолаев послал в воды Фонтанки желтый плевок. — Уже нарыл достаточно для старшего. Поверь мне, уж не первый день в органах, внеочередного старлея тебе дадут по любому. Слушай, хоть намекни, а чем ты этого карася прижал, что он с ходу пошел в сознанку? Чувак вроде на шиза не похож. — Ермолаев мотнул головой в сторону «уазика», возле которого, прикованный наручниками к одному сержанту и под наблюдением еще двух, стоял абсолютно с виду спокойный и равнодушный к происходящему предполагаемый убийца Марьева.
— Влез в душу, пробудил в нем совесть, — без тени улыбки ответил Беляков.
— Ну-ну, — проговорил на то опер Ермолаев.
И вдруг распрямился, вытянул руку. — Гляди-ка, вылезают.
Действительно, метрах в пяти от катера поверхность воды стала бугриться поднимающимися из глубины пузырями, расходиться кругами, и в центре этих кругов недалеко друг от друга показались две головы в масках, обтянутые черными гидрокостюмами. Водолазы неторопливо, словно пребывание в холодной воде доставляло им огромное удовольствие, направились к катеру.
«Как они медленно плывут, — думал Беляков, на него внезапно напал приступ нетерпения. — И не видно, что у них в руках. Нашли или нет?»
Киллер показал место сброса оружия уверенно, сразу. Он заявил, что запомнил дом, напротив которого остановился, и гранитную тумбу, которую опознал по отколу на левой грани и черной, как углем проведенной, полосе на лицевой стороне.
Сказал, что у него великолепная память на мелочи. Киллер даже указал место (добавив — «плюс-минус метр»), где упало под воду выброшенное орудие убийства.
Почему он выбрал именно это место, чтобы избавиться от улики, и так было ясно. Прохожих мало, а в то утро, рассказал убийца, так и вовсе никого в радиусе двухсот метров. Ну а по другую сторону Фонтанки мрачнел Летний сад в зимнем своем уборе, по утрам безлюдный совершенно, поэтому никто не мог увидеть, что такое выбрасывает вышедший из автомобиля человек и выбрасывает ли он вообще что-нибудь или просто стоит, созерцая воду. Лишь люди из проезжающих мимо машин могли обратить внимание на спину человека в милицейской форме. Кто-то, наверное, принял его за гаишника, на минуту оторвавшегося от наблюдения за дорогой, другие — за милиционера, а эти появляются где угодно по одним им ведомым причинам, третьи не составили себе труда вообще о чем-нибудь подумать или на что-нибудь обратить внимание. Человек в полушубке неторопливо, под стать подплывающим аквалангистам, встал с банки, достал со дна небольшой трап, закрепил его на борту. Потом стал помогать коллегам выбираться из воды. Наверху, на набережной, вновь оживился человек с видеокамерой. До того он отснял, как убийца показывает место и объясняет свои действия, теперь Пришла пора снимать вторую серию.
У первого водолаза с собой был фонарь в водонепроницаемом боксе, нечто вроде грабель с редкими зубцами, и более ничего. Второй выдернул себя из воды, уцепившись одной рукой за трап, и взметнул над головой другую руку. И помахал пистолетом, который держал за глушитель.
Ермолаев влепил ладонь в спину Виктора — настолько от души, что лейтенант чуть было не перелетел через перила, чтобы занять место свежепойманной улики, но Беляков на это не обратил внимания. За одну секунду он погрузился в какой-то наркотический восторг. А еще ему захотелось запомнить то, что происходит сейчас на Фонтанке, в мельчайших деталях, не упустив ничего. Потому что этот день мог повлиять на всю его дальнейшую служебную жизнь самым замечательным образом.
