— Как дела, сынок? — спросил Лютаев, ощупью найдя ровное место возле ближайшей стены.
— Херово, Лютый, — ответил невидимый Басаргин. — Умирать неохота.
— И мне не хочется. А у нас есть выбор?
В пещере пахло сырой теменью и было холодно. Олег скинул с себя камуфляжную куртку и отдал ее Басаргину, оставшись в одном армейском свитере.
Впрочем, какая разница для тех, кому уже утром суждено умереть по приговору самого справедливого в мире шариатского суда? Недолго осталось терпеть. Одна только мысль не оставляла Лютого в покое: зачем Пиночет, то есть, теперь уже полевой командир Бекбулатов отдал ему амулет?
Под утро Олегу приснилась жена. И ребенок — розовощекий пухленький карапуз. Он держит его на вытянутых руках и легонько щекочет пальцами, а тот тянется к нему и хохочет, хохочет… Мальчонка совершенно голенький и такой теплый! Такой мягкий! Олег прижимает к себе и чувствует, что это его плоть, его кровиночка. Оля — счастливая и веселая — подходит ближе и нежно обнимает Олега, целует в щеку. Но вдруг она начинает терять очертания, к темному небу возносится ее полупрозрачный силуэт… Сначала она машет ему с высоты руками, словно зовет к себе или за собой, а потом и вовсе исчезает из виду. Карапуз же начинает страшно плакать и звать ее, вырывается из отцовских рук, бьет ножками, больно толкается…
— Вставай, русский! — услышал он сквозь сон грубый голос. Открыл глаза и понял, что лежит в пещере на холодном и сыром каменистом полу рядом с Юрой Басаргиным. А над ними наклонился боевик из отряда Бекбулатова. — Жрите давайте, свиньи!
Моджахед бросил прямо на пол две черствые лепешки и поставил ведро с водой. После этого вышел через узкий проход и задвинул за собой камень.
— Юра, вставай, — позвал Лютаев.
— Не могу, командир… — простонал несчастный. — У меня ногу свело от холода…
— Надо, пацан, надо! — настаивал на своем Лютаев. — Иначе некого будет духам расстреливать. Ты о них подумал? Вставай живо! Ешь! — Олег размочил в воде небольшой кусочек лепешки и наощупь засунул его в рот солдату.
Басаргин через силу начал рассасывать хлеб во рту.
— Вот так, молодец, парень! — похвалил его Лютаев. — Ешь. Может быть, силы нам еще понадобятся.
С трудом расправившись с третью кавказской плоской лепешки — лаваша — Басаргин нашел в себе силы подняться и сесть.
А Лютый вдруг встал, затейливо выругался. Потом сел в самом дальнем углу пещеры и притих.
— Командир… — в темноте перебрался к нему Басаргин. — Лютый… Ты чего?
— Пока спал, Оля приснилась — жена… И сын…
— Я видел твою жену в городке. Красивая такая! Погоди, какой сын? У тебя же не было сына…
— Да, пока еще нет. Но будет! Оля беременна, и скоро должна родить мне Ваньку. А во сне сынок уже был большой, лет, наверное, двух… Хороший такой, здоровый!
— Смотри! — воскликнул вдруг Басаргин.
Из этого, дальнего угла пещеры видна была крохотная щель. Тот, кто приносил пленникам пищу, неплотно задвинул камень, и у самого пола, на уровне пола, осталось небольшое отверстие.
— Посмотрим?
— А что ты там сможешь увидеть?
— Пока еще не знаю, — ответил солдат и, подойдя к заваленному камнями входу, лег на живот, стараясь хоть что-нибудь рассмотреть, что происходит снаружи.
Но ничего, на первый взгляд, особенного там не происходило. На знакомом уже плато, по другую сторону которого был крутой и бездонный обрыв в ущелье, быстро передвигались несколько десятков пар человеческих ног. А прямо за каменным завалом, заменяющим при входе в пещеру дверь, дежурили двое охранников. Почему двое? Потому, что они переговаривались между собой. Причем, на русском языке. Впрочем, неудивительно. В кавказских республиках русский язык, как и везде в Советском Союзе, использовался как средство межнационального общения.
— Лютый, — негромко позвал Басаргин. — Духи там чего-то разбегались туда-сюда, как термиты.
— А нам какое дело? Пусть себе бегают.
— Да нет, там суета какая-то целенаправленная. Ты же сам учил нас на занятиях, что разведчик должен уметь извлекать полезную информацию из любых, даже микроскопических мелочей.
— Не морочь мне голову. Какую еще информацию ты там извлек?
— Они костры затушили. Это — раз.
— Ничего это не значит.
— Копыта вижу. Много! Ослов подогнали. Значит, будут основательно грузиться.
— Что из этого следует? — спросил Лютаев, как будто экзаменовал курсанта учебной роты.
— Командир, из этого следует только одно — духи готовятся к дальнему переходу и планируют какую-то мощную операцию.
— Не факт. Может быть, они просто меняют место дислокации, переносят базу в другое место.
— И это возможно.
— Хватит. Заткнись. И без твоего анализа тошно.
Они долго сидели молча. Лютый — в дальнем углу пещеры. Басаргин все у той же щели при входе. Разговаривать ни о чем не хотелось.
А Лютый снова вспомнил Афган, ребят из девятой парашютно-десантной роты. И Джоконду снова вспомнил, и Пиночета, с которым так неожиданно вчера встретился, и Воробышка…
Он подумал, что судьба любит поиздеваться над людьми и ведет их по жизни одной ей известными, запутанными, как нити в гордиевом узле, стежками. И с чего это вдруг ему вчера Пиночет про Белоснежку рассказал? Белоснежка погибла — жив ее сын, зачатый от кого-то из солдат учебного полка, сын полка в буквальном смысле. Может, даже его сын?
А Воробышек, славный и чистый пацан, который так и не смог пересилить себя и воспользоваться доступностью Белоснежки — давно мертв. А Оля — девушка Воробья — стала теперь его женой и ждет от него ребенка… Вот есть в этом всем какая-нибудь система? Ясно, что нет… От всего этого мозги перегреваются, одна извилина за другую заходит…
— Лютый! — позвал Юра Басаргин, лежавший у входа в пещеру.
— Чего орешь, воин?
— Я подслушал разговор охранников!
— Поздравляю… А я тут кое-что вспомнил…
— Да плевать, что ты тут вспоминал! — окончательно забыл о субординации солдат. — Слушай меня! Они — эти двое — как я понял, только сегодня ночью пришли сюда, на базу. И пришли из нашего военного городка!
— Откуда? — переспросил Лютый, и сердце у него болезненно сжалось.
— Они между собой говорили, что за операцию по минированию жилого офицерского дома в нашем городке каждому из них Усама должен заплатить по две тысячи долларов!
— Какого дома? — Внутри у Лютого все оборвалось. — Комсостава?
— Они сказали — офицерского, точно, офицерского!
— Но там же… Там же Оля!
Лютый вдруг заметался по пещере, как раненый зверь. Он разбил в кровь кулаки о каменные стены, бил их ногами и жутко, страшно матерился. Это продолжалось долго. Очень долго. Потом, выбившись из сил, он в самом дальнем углу сел на корточки и затих.
