— Если бы не я, то ты бы умер от полуфабрикатов!
— Точно. Поэтому я должен тебя отблагодарить.
— Ужин из трех блюд прямо посреди недели.
— В последнее время мы нечасто себя баловали.
— Наверное, ты прав, — вновь вздохнула она, чуть приподнимая подол юбки, — но завтра с утра мне придется пробежаться.
— Ты же собиралась в Гьёвик.
— Ох, черт…
— Надеюсь, вам все понравилось. Если захотите кофе, то он в баре, — вежливо сообщил подошедший официант и, забрав банковскую карточку Валманна, удалился.
К расположенному при гостинице «Астория» ресторану «Перечница» примыкает «Библиотечный бар». Возле стойки было уже не протолкнуться, поэтому они выбрали диванчик в самом углу зала, где музыка не очень мешала разговаривать.
— Ты бы только видела его, — Валманн вновь вернулся к рассказу о Скарде, — маска проповедника словно слетела с него. Он просто закатил нам истерику. Так и сыпал проклятиями. И все это лишь из-за какого-то незнакомца, который немного увлекся Карин Риис. У него самая настоящая навязчивая идея — мол, те двое переспали друг с другом.
— Ясно, он ревнует. Неудивительно для мужчины. Но разве это доказывает его вину?
— Ты бы видела, как он отреагировал! Ярость. Ненависть. Что-то ветхозаветное было в его словах.
— И как это можно соотнести с тем, что от доходов проституток ему тоже кое-что перепадает?
— Нет, этот сутенер вовсе не ревнует. Ему важно контролировать их. То, что Карин Риис возьмет и влюбится в кого-то на стороне, не входило в его планы.
— Знаешь, если кто-то впал в ярость или разозлился, это еще не означает, что он будет убивать.
— Сам его припадок был очень странным. Ты только представь: вот он рассуждает о Спасении, преступлении и наказании, искуплении и пути истинном, о Слове Божьем и так далее. А через минуту он уже превращается в карикатурного домашнего тирана, которого терзают ревность и предрассудки.
— Пусть так, но ведь если ревность терзала его на прошлой неделе, то было это не здесь, а в Тронхейме, верно?
— Я выясню его местонахождение поминутно. Честно говоря, я не верю ему. Такой ревнивец вряд ли просто взял бы и уехал из города на несколько дней, оставив свою сожительницу без присмотра.
— Ты хотел сказать — бывшую сожительницу?
— Тем хуже. Чаще всего женщин убивают именно бывшие мужья и возлюбленные.
— Но они же разъехались.
— По словам соседей, он частенько наведывался на улицу Фритьофа Нансена. Возможно, его отъезд — это ловушка. Может, он хотел убедить ее, что исчез, и заманить в сети.
— А второе убийство? Как он может быть причастен к нему?
— До этого мы не дошли — с ним случилась истерика, и он совсем чокнулся. На всякий случай мы вызвали доктора, и тот дал Скарду успокоительного. Сейчас он в больнице, под постоянным наблюдением врачей. Однако он успел сообщить, что во время второго убийства был здесь, в городе.
— Вряд ли этого достаточно для обвинения в убийстве.
— У нас есть сообщение, отправленное Лилиан Петтерсен на мобильник, которым Скард пользовался, пока был в Тронхейме. Тон этого сообщения довольно резкий, а сам телефон принадлежит его новой девушке, Агнете Бломберг. Ей едва исполнилось двадцать, она красива, и он здорово промыл ей мозги.
— По-твоему выходит, что, выписавшись из психиатрической лечебницы и став священником, Скард открыл еще и охоту на проституток?
— Что-то мне подсказывает, что это верное предположение. И Лилиан Петтерсен была лишь пересадочной станцией.
— Знаменитый сыщик Валманн с его хваленой интуицией… — поддразнивая, проговорила она, всем своим видом показывая, что не воспринимает их разговор настолько серьезно, как он. — Ладно, открою тебе маленький секрет, — Анита похлопала Валманна по щеке, — в постели наш подозреваемый — самая настоящая свинья.
— Откуда ты знаешь?
— От Метте Бюберг из Лиллехаммера. Женщина, которую мы считаем Лив Марит Скард, довольно много рассказала о том, что ее бывший муженек вытворял в постели. И приятного в ее рассказах было мало.
— А именно?
— Он ее унижал, оскорблял, насиловал — и все это были лишь цветочки.
— Меня это вовсе не удивляет.
— Знаешь, как она называла его? «Свинотрахальщик».
— Ух ты!
— И в ее устах это вовсе не звучало как комплимент.
— Ясное дело. Если представится случай, я ему об этом напомню.
— И получишь служебное нарушение за оскорбление свидетеля.
— Оскорбление свидетеля! Чертов лицемер!
— Ну вот, теперь ты сам впал в бешенство.
— Ладно, больше не буду. Может, возьмем по пиву на дорожку?
— А почему бы и нет?
Прошло сорок пять минут. Народу в баре прибавилось. Приближались рождественские праздники, и все были в приподнятом настроение. Валманн пробирался к туалетам сквозь толпу. Кажется, среди жаждущих возле стойки он заметил знакомую фигуру, но отогнал эту мысль. Сейчас неподходящий вечер для паранойи. Они с Анитой выпили еще по бокалу пива, и он чувствовал себя просто прекрасно. Так прекрасно, что, проходя мимо сильно подвыпившей женщины в коридоре, ощутил что-то вроде неприятного дежавю. «Это же не бар „Виктория“, — подумалось ему, — ерунда», — и в ту же секунду Валманн понял, что контингент «девочек» тут ничем не отличается от бара «Виктория»: тот же возраст, то же поведение. Многие из них весь вечер напролет болтались из бара в бар — иногда со спутниками, иногда без. Ему даже показалось, что среди гостей мелькают лица участников семинара из гостиницы «Виктория», хотя значки с именами они сняли.
Однако та женщина, которая приставала к нему в баре на прошлой неделе, по крайней мере, успела взять в осаду своего последнего клиента. Вспоминая Лилиан Петтерсен, он вновь ощущал ее гладкую и дрожащую грудь под своими ладонями, когда пытался удержать ее на ногах.
В туалете, как раз когда Валманн старался попасть струей в писсуар, кто-то вдруг с размаху хлопнул его по плечу:
— Ба, никак наш старший инспектор вновь развлекается!
Энг. И он так набрался, что, увидев его, Валманн тотчас же протрезвел.
— А я-то думал, что ты, Валманн, тихо-мирно играешь дома в «ятцы» со своей подружкой!
— А я думал, что ты сидишь сверхурочно, проверяя свидетельские показания по убийству в гостинице «Виктория».
— Ха! А вместо этого мы оба тут!
— Это ты верно подметил…
Стоя слишком близко друг к другу, они радостно улыбались, демонстрируя эдакую мужскую солидарность и скрывая неприязнь и раздражение, готовые в любой момент выплеснуться.
