Шовелен вызвал сержанта Эбера, своего давнего и преданного приятеля, чтобы дать ему последние указания.
– В назначенный час должны непременно отзвонить к вечерне, дружище Эбер, – начал он, сально улыбаясь.
– К вечерне, гражданин? – в полном недоумении переспросил сержант. – Но уже сколько месяцев никто не звонит. Вечерня же по приказу Конвента отменена, и я сомневаюсь, что кто-нибудь из моих людей знает, как это делается.
Шовелен посмотрел на него, будто в бесконечную пустоту, вокруг его тонких губ продолжала блуждать все та же двусмысленная улыбка; что-то от безумного духа приключений, господствовавшего во всем поведении сэра Перси, проникло вдруг и в его смертельного врага.
Шовелен испытал огромное удовольствие от неожиданно пришедшей ему в голову мысли – отзвонить сегодня к вечерне. На сегодня была назначена дуэль. Семь часов – это как раз то время, когда колокол, призывающий к вечерне, должен был стать сигналом к поединку, и что-то ласкало его в той мысли, что тот же звон станет символом полного поражения Сапожка Принцессы.
И в ответ на недоумевающий взгляд Эбера он пояснил спокойно:
– Нам необходим общий сигнал для гвардии, стражи у всех ворот и для портовых чиновников. В этот момент должна вступить в силу объявленная амнистия, а гавань должна превратиться в свободный порт. И мне бы очень хотелось, чтобы этим сигналом был именно звон к вечерне. Пушки же у ворот и в порту могут выстрелить следом. Затем распахнутся тюрьмы, пленники смогут присоединиться к всеобщему празднеству или же, если им это будет угодно, тотчас же покинут город. Комитет общественной безопасности обещал амнистию, и мы полностью выполним это обещание. А как только гражданин Колло д’Эрбуа прибудет с радостными известиями в Париж, все уроженцы Булони, находящиеся там в тюрьмах, тоже смогут присоединиться к всеобщей радости.
– Это-то мне понятно, гражданин, – все еще в некотором замешательстве сказал Эбер. – Но вечерню?..
– Это мой каприз, дружище Эбер. И я бы очень хотел осуществить его.
– Но кто же будет звонить, гражданин?
– Черт! Да что же, в Булони уже не найти ни одного попа, которого можно заставить сделать это?
– Хм, попов-то хватает. Вон, чуть не в двух шагах, в шестой камере сидит аббат Фуке…
– Sacré tonnerre![9] – возбужденно воскликнул Шовелен. – Это же то, что надо! Я отлично знаю его досье. Едва лишь он окажется на свободе, как тут же помчит прямиком в Англию… с семейством… И весьма поспособствует распространению славной новости о бесчестии и позоре хвастуна Сапожка Принцессы!.. Это же то, что надо, дружище Эбер!.. Надо сделать так, чтобы он присутствовал при написании этого письма, чтобы увидел, как мы даем ему деньги, – о! – мы воспользуемся и этим шансом! Надо хорошенько растолковать ему, чтобы в тот самый момент, как я дам ему приказ, он бегом отправился на свою старенькую церквуху и отзвонил к вечерне… Старый дурак будет просто счастлив… Особенно когда он узнает, что таким образом даст сигнал к освобождению и своего племянника… Вы все поняли?
– Да, гражданин.
– А все хорошенько растолковать этому старому попу сможете?
– Думаю, что да, гражданин… Он должен быть в этой комнате?.. В котором часу?
– Без четверти семь.
– Хорошо. Я сам притащу его сюда и стану с ним рядом, чтобы он не сделал ничего лишнего.
– О, он не обеспокоит вас, – осклабился Шовелен. – Он сам будет больше всех заинтересован во всем происходящем. И запомните – женщина также должна быть здесь, – добавил он с резким движением в направлении комнаты Маргариты. – Они должны стоять вместе, а вокруг них – четверо ваших ребят.
– Все понял, гражданин. Должен ли кто-нибудь из нас сопровождать гражданина Фуке, когда он отправится на Сен-Жозеф?
– Ну что вы, двоих вполне достаточно. На улицах в это время будут толпы… Как далеко отсюда церковь?
– Менее чем в пяти минутах ходьбы.
– Хорошо. Проследите, чтобы двери были открыты, а колокольные веревки в порядке.
– Я прослежу за этим, гражданин. Сколько людей должно быть сегодня вечером в этой комнате?
– Пусть вдоль всех стен стоят люди, которым вы абсолютно доверяете. Я не думаю, что возникнет какое-либо беспокойство или попытка сопротивления. Осталась пустая формальность, поскольку англичанин уже дал свое согласие. Но если он в последний момент изменит свое решение, тогда не будет ни вечерни, ни открытых дверей, ни амнистии, ни пушек, ни прощения. Женщина будет тут же отправлена в Париж и… Но он не переменит своего решения, дружище Эбер, – заключил Шовелен неожиданно изменившимся тоном. После чего еще раз очень легко и уверенно повторил: – Он не изменит своего решения.
Разговор между Шовеленом и его приятелем происходил вполголоса. Даже не из опасения, что Маргарита услышит, а просто потому, что тихий голос стал уже привычным для этого революционера, чудовищные приемы и утонченные интриги которого не позволяли ему говорить о своих делах в полную силу.
Шовелен сидел за столом посередине комнаты, как раз там, где прошлой ночью его размышления прервало неожиданное появление сэра Перси Блейкни. Стол был очищен от многочисленных бумаг, покрывавших его накануне. На нем теперь стояла лишь пара тяжелых оловянных подсвечников с сальными свечами, кожаный бювар, хорошая чернильница, коробочка с песком и несколько отточенных перьев. Все было приготовлено для написания и подписания письма.
В воображении Шовелен уже видел, как его наглый враг, этот отчаянный и храбрый авантюрист, стоит около стола и подписывает свое имя под приговором бесчестия. Это видение вызывало на его хорькообразном лице выражение жестокого удовлетворения и сладострастия, а в его узких и бледных глазах засияла улыбка настоящего счастья.
Он оглядел место, где должна была разыграться величайшая сцена; два солдата стояли на страже около комнаты Маргариты, два у дверей, ведущих в коридор, где ждали распоряжений еще полдюжины его личных телохранителей. А скоро вся эта комната заполнится солдатами, а он и его коллега Колло не будут сводить глаз с главного действующего лица этой драмы! Эбер же со специально отобранными людьми будет охранять Маргариту!
Нет, нет! На этот раз все предусмотрено. И уже оседланы лошади внизу, готовые сопровождать Колло с драгоценным свидетельством в Париж.
Нет! На этот раз все предусмотрено. На этот раз он должен победить. Сэр Перси Блейкни либо подпишет письмо в обмен на спасение жены и навек покроет себя позором, либо откажется от этого в последний момент и тем самым даст возможность Шовелену и Комитету общественной безопасности привести в исполнение приговор.
В этом случае позорный столб шпиона и незамедлительное повешение, дружочек, и для тебя, и для твоей жены… Ба! Да у тебя уже все равно теперь нет никакого выхода, даже если ее теперь совсем не будет.
Он оставил Эбера дежурить в комнате. У него возникло непреодолимое желание пойти и взглянуть на своего поверженного
