целую войну выдержать придётся. Но девять человек поедут. Даю слово. Только не пишите никаких писем.
— Вот и прекрасно, — я тоже улыбнулась. — Спасибо, что приняли нашу позицию.
— Вы в ЛДПР? — вдруг спросил Благообразный, многозначительно взглянув на мой значок.
— Да. Сегодня вступила, — широко улыбнулась я.
— А зачем это вам? — удивился он.
— Хочу вернуть СССР, — улыбнулась я ещё шире, чтобы он не понял, шучу я или говорю серьёзно.
Примерно через час, уже перед самым отъездом, прибежал взъерошенный и взволнованный Всеволод. И сразу напал на меня:
— Люба! Ты что устроила⁈
— Боролась за финансирование, — развела руками я, а Марина и та. Вторая женщина посмотрела на меня с любопытством.
— Ты зачем с Романом Александровичем так разговаривала⁈
— А нечего всяких своих жён и дочерей катать за наш счёт! — в ответ выпалила я. — Деньги выпросила я. была конкретная цель поездки на конкретных людей. Из нашей общины! А с чего это ехать будут какие-то посторонние люди?
— Вы тоже посторонний человек, Любовь Васильевна, — едко сказала лучезарная Марина, но Всеволод от неё отмахнулся:
— Как тебе удалось убедить Арсения Борисовича? — спросил старейшина и с подозрением посмотрел на меня.
— Мне не пришлось никого убеждать, — отмахнулась я и пожала плечами, — я высказала свою точку зрения на ситуацию и Арсений Борисович согласился. Вот и всё.
— И ты мне рассказать об этой точке зрения не собираешься, я смотрю? — напрягся Всеволод.
— Мы договорились с Арсением Борисовичем, что он дает финансирование на девять человек, а я меняю мнение на противоположное, — хохотнула я и полезла на своё место в подъехавший за нами автомобиль.
Этот непростой серый день, наконец, сменился беззвучным вечером, наполненным холодноватым уже чистым воздухом и запахами сухой травы. Вялый солнечный свет ещё цеплялся за верхушки пожухлых деревьев и за крыши домов, но потихоньку всё же начинал сдавать позиции. Где-то из окна на третьем этаже лилась грустная песня про седую ночь, а у подъезда, на лавочке сидели старушки-соседки и яростно что-то обсуждали. Я подошла, и они резко умолкли и уставились на меня.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я и уже хотела зайти в подъезд, как Клавдия Тимофеевна вдруг едко сказала:
— А что это ты, Любаша, опять за старое взялась?
Я с недоумением уставилась на неё. Клавдия Тимофеевна, невзирая на то, что с виду вся казалась эдакой благообразненькой и пухленькой, на самом деле была въедливая, как серная кислота, и отличалась суровыми гренадёрскими ухватками.
— Вы о чём? — решила уточнить я.
— Что же ты Ивановну, соседку свою старую, обижаешь? — крякнула Варвара Сидоровна и суетливо поправила кулёчек с какими-то семенами, который она держала перед собой на коленях и теребила туда стручки. Это была коренастая юркая старуха с крепкими, словно доски, ладонями и пытливым взглядом.
— Я? Ивановну? — до меня начал доходить весь размах затеянной соседкой войны.
— Да! Ты! — короткий палец Клавдии Тимофеевны обличительно уставился на меня.
— Это она вам так сказала? — уточнила я.
Нет, я не собиралась оправдываться и что-то доказывать. Просто хотелось понять масштаб бедствия.
— Нет, мы же с ней не разговариваем, — развела руками Клавдия Тимофеевна, — это я сегодня на почту ходила пенсию получать. А там была Элеонора Рудольфовна. Ну, знаете — она из соседнего дома, из двадцать девятой квартиры. Так вот она рассказывала, что ей Тамарка говорила…
Я аж вздрогнула. Похоже запущенная Ивановной сплетня ушла в народ, как цунами, и моей добропорядочной репутации пришел полный кирдык.
— И что же она рассказывала? — нехорошо прищурилась я.
— Что ты решила у неё квартиру отжать. Натравила на неё какую-то секту, чтобы Ивановна на них всё переписала. И что они там чуть ли жертвоприношениями не занимаются, в этой секте вашей. И ещё говорила, что твоя Анжелика…
Но я уже не слушала — кровь бросилась мне в лицо, в ушах застучало, и я решительным шагом двинулась в подъезд. Там, поднялась на свою площадку, но не стала заходить к себе, а решительно позвонила к соседке в дверь.
— Кто тама? — послышался из-за двери осторожный голос Ивановны.
— Открывайте, Ивановна! — рявкнула я, — Соседи!
— А вот и не буду! — злорадства в голосе Ивановны было хоть отбавляй, — а если надоедать будешь, Любка, так я мигом участкового вызову! И тогда этих твоих оглоедов точно уж заберут куда надо!
Она ещё что-то визгливо орала, куражась над тем, что я сейчас ей сделать ничего не могу.
А у меня от всей этой ситуации дико разболелась голова.
Поэтому я развернулась и ушла к себе домой.
Там поставила на плату чайник. Как раз вернулась Анжелика. Увидев меня, она спросила:
— Тётя Люба, что случилось?
— А что?
— Да на тебе же лица нету…
— Устала просто, дорога тяжелая. Мой руки и давай ужинать. Я там в городе окорочка купила, копчённые. Сейчас гречку разогрею и вкусно поужинаем.
— Ой, круто! — обрадовалась Анжелика и добавила, — ты сиди, тётя Люба, отдыхай с дороги, а я сейчас руки помою, и сама всё подогрею.
Пока она хлопотала, я сидела и размышляла как поступить. Позиционная война с соседями — это самое что ни на есть худшее, что может случиться. В такой войне редко есть победители. И сил это всё отнимает уйму. Кроме того, если с соседями иногда ещё можно договориться и пойти на взаимные уступки (хоть и редко, но бывает же), то со старушкой, которая слегка уже в неадеквате и прочно встала на тропу войны, договориться в принципе невозможно. Так как для неё, как и для самурая — нет Цели, есть только Путь.
