не держу, я, я, я не шкаф и не музей хранить секреты от друзей», — придурковато пропел Сидор.
— Ну-ну, только вот о вашем клубе самоубийц и его предводителе — ни слова.
— А какая теперь разница? Дело сделано. Ты все равно никого из тех людей не знаешь. Да и нужно ли тебе знать?
— Как ты туда попал?
— Меня на пиццу бесплатную приманили. И не только меня, много там студентов было и много жрачки бесплатной.
Вновь самое нелепое из объяснений было самым достоверным в случае с Сидором.
Матфей заметил дым за пару кварталов от Аниного дома. Прибавил шаг.
Горела двухэтажка, та самая, в которой она жила.
Кровь простукала дробью в висках, сердце заныло — огонь валил из Аниной квартиры.
Под окнами собралась толпа зевак. Пожарные еще не приехали. Из толпы доносились крики.
Он узнал этот голос, он не перепутал бы этот голос ни с каким другим. Сразу стало легче дышать — она в безопасности.
Матфей протиснулся вперед.
Аню держал здоровенный детина. Она кричала, пытаясь вырваться из его медвежьей хватки.
— Там мой брат! Там дети! Пустите меня!
Тетка в фиолетовом платке увещевала:
— Твой же дурень полез ужо в окно ради тебя! Тебе-то к чему в огонь, дура?!
Матфей, не вслушиваясь дальше, ринулся в подъезд. Подъездная дверь была закрыта, но он с испугу проскользнул сквозь неё. Взобрался на второй этаж и также, сквозь двери, нырнул в пылающую квартиру.
Огонь бился всюду, плотная завеса дыма не давала увидеть дальше своего носа.
Матфей застыл в прихожей, пытаясь сообразить, куда бежать.
Показался силуэт. Парень, кашляя, тащил на себе ребенка. Он шел сквозь огонь, как призрак. В задымленном помещении парень совершенно потерялся и шел не в ту сторону.
Матфей схватил его за руку и потянул к выходу. Странно, но парень, словно почуяв его хватку, двинулся следом. Нащупал дверь, слабеющей рукой отодвинул шпингалет, вывалился из квартиры.
На лестничной площадке их встретили пожарные, забрали мальчика, повели героя вниз. Матфей с удивлением узнал в парне того самого Илью, что был с Аней на похоронах. Он оглянулся на полыхающую квартиру: вслед за ними оттуда выходил еще кто-то…
Сделалось зябко. Их было двое — девочка и мальчик. Дети шли, взявшись за руки. Сзади маячили силуэты мужчины и женщины, они стремительно бледнели и, обратившись в красные шарики, вроде Сидора, провалились под пол. Дети же остались, вопросительно глядя на Матфея.
— Ты проводишь нас к Ане? — поинтересовалась девочка.
Матфей кивнул и на ватных ногах пошел вниз. Дети зашагали за ним.
У входа суетились пожарные. Стояли скорые. Мальчик лежал на носилках. Тот же мальчик стоял рядом с Матфеем.
Матфей все понимал и ничего понять не мог. Он замер. Сжав кулаки и скрипя зубами, глядел, как Аня прорывается сквозь толпу к ребенку. Врачи, вначале суетившиеся вокруг носилок, опустили руки и стали расходиться.
— Почему вы ничего не делаете?! — возмущенно накинулась на врачей Аня. — Вадик?!
— Мне очень жаль… — хрипловатым голосом ответил врач. — Мы ничего не можем сделать… Мальчик умер, скорее всего задохнулся во сне. Безболезненно.
— Нет!
В этом «нет» было слишком много боли. Матфея повело. Он осел прямо на снег. По щекам текли слезы.
— Ни-ни-когда не любил эту дурацкую пижаму с лисичками, и в-все видят, что я в ней, — нахмурился стоящий рядом мальчик.
— Ты лучше на Аню посмотри, дурачок! Она плачет из-за нас!
— И что нам теперь делать? — Вадик потрепал Матфея за рукав.
— Бежать вам надать или, выражаясь современно, валить! — раздался сзади знакомый голосок.
Егорушка действительно был чем-то очень обеспокоен, но Матфей не шелохнулся, стариковские игры его задолбали. Не до игр ему сейчас было.
— Ох, ребятки, опоздал я, — старик побледнел.
Матфей посмотрел в ту сторону, куда уставился Егорушка, и его парализовал страх.
Она была здесь. Совсем близко. Имя ей было смерть, имя ей было бездна. Ей не было имени. Она безымянна.
Дети, раскрыв рты, смотрели на нее широко распахнутыми глазами. Прямо в разверзнувшуюся бездну, а бездна вглядывалась в них. И не было ничего между ними и ею. Дети ежились под ее взглядом, обращаясь в золотые комочки. Беззащитные, маленькие комочки чистого света.
— Бяги, Матюшенька! Не спасти тебе деток! Спасайся сам!
Матфея обожгло огнем. Слишком тяжко ему пришлось в последнее время, накопившаяся ярость вспыхнула и забилась пламенем. Яростным, злым. На старика, на жизнь, на смерть. Обожгло, запылало все внутри. В голове от злости помутилось.
Это был бунт — беспощадный и ужасный.
Матфей закрыл собой два золотых комочка. Шарики взвились ввысь и помчались в небо навстречу солнцу, чтобы слиться с ним в единый шар.
— Ооо, дурень! — с ужасом воскликнул старик.
Матфей с отчаянным криком помчался навстречу смерти.
Бездна, ощерившись, жадно сглотнула, приготовившись поглотить его душу.
Ярость вздулась алым щитом света. Свет ударил по твари. Внутри нее жалобно чавкнуло. Она отступилась, но поздно.
Свет Матфея пожирал равнодушную серость внутри неё. Серость с утробным звуком вылетела из-под капюшона россыпью пыли, взвилась к небу ядовитой копотью. Обожженные песчинки распаленной золой тлели по ветру. Остальной пепел злыми мухами разлетался по всей земле.
Матфей ослеп и оглох от жара собственной ярости.
Звуки возвращались медленно, еще медленней вернулась картинка происходящего. Точнее, картинка так и не вернулась — это была не та картинка.
Жарко в черном небе разливалась кровавая магма. Загустелый воздух забивался в легкие мелкой крошкой. Самое же гадкое было в ощущении перевернутого с ног на голову мира. И перевернутый мир давил на него.
Согнувшись в три погибели, что-то неразборчиво кряхтел Егорушка. Чуть поодаль, визжа, каталось по кровавому песку то, что осталось от твари.
Из кармана громко и путано ругался Сидор.
— Где это мы? — пересохшими губами прошептал Матфей.
— А ты буркалы свои разинь! В ад угодили мы, дружок, — крякнул Егорушка. — Разъярился ты ярилом своим опасным, и ярость твоя наделала дел…
— Я тут ни при чём! Это проклятая тварь нас сюда затащила! — прорычал Матфей.
Он сжал кулаки, намереваясь добить визжащую смерть в лохмотьях. И так было тошно, а этот душераздирающий визг просто добивал.
Матфей кинулся туда, где ползало поганое существо. Сдернул продырявленное тряпье и застыл над увиденным. Визг оборвался. Она замерла под его взглядом.
Матфей не мог отвести глаз. Белая-белая кожа, словно высечена из нежнейшего мрамора. Волосы черные, густые, до самых пят. Она в них запуталась, как в сетях, но сеть не прикрывала всего ее белого тела. Не прикрывала талию хрупкую, тонкую, не прикрывала молочную грудь с бутонами нераспустившихся роз.
