для него оказался чересчур впечатляющим!
Взял в руки пузырек с местным «обезболом». Взболтал, посмотрел на просвет.
Белый, млечный сок из несозревших маков. Не это ли то самое «milk of the Poppy», что мейстеры Джорджа Мартина давали тяжелораненым воинам в «Игре престолов»? Как жаль, что так и не дочитаю его «Песнь льда и пламени» …
Добавил несколько капель в кружку с водой. Аккуратно перемешал.
Прежде, чем выпить, попросил прощения у папы. В молодости дал ему клятву, что никогда в жизни не притронусь к одурманивающим средствам. Но как справиться с мучительной болью во всем теле, если нет под рукой кодеина или димедрола?
Выпил. Лег.
Я не знал, когда начнет действовать снотворное зелье, сразу или чуть погодя. И как оно повлияет на меня? Вырубит сразу, откроет врата безмятежной неге или взбудоражит так, что отправит на поле брани на поиск новых подвигов? Ползком…
Подвиги? А не заигрался ли я? Заигрался настолько, что уже всякий свой безрассудный поступок склонен принимать за подвиг? И не случилось ли так, что я все это время попросту смотрел в бездну, и теперь бездна смотрит на меня?
Я еще до конца не разобрался в произошедшем. Но ощутив вкус новой жизни, очертя голову бросился в неё, порой практически не раздумывая и совершая такие поступки, которые, уж будем говорить начистоту, никак нельзя оправдать.
Да, я попал в то время и в то место, в котором человеческой жизни – грош цена. Головы летят направо-налево, только успевай уворачиваться! Но с какой стати я с таким упоением сразу и безоговорочно принял правила игры?! Не всегда, чтобы сберечь свою голову, нужно отрубать чужую.
Бездна смотрит на меня!
И весь ужас не только в том, что я стал пренебрегать чьей-либо жизнью. Страшнее то, что я не заметил, как уже пренебрегаю своей. А мой народ недаром говорит: мертвый храбрым не бывает! Так что, Коста, давай-ка, сделай шаг назад, перестань смотреть в эту бездну, оглянись, набери воздуха побольше, и начни, все-таки, сначала думать, а уж потом...
Ни в чем не будет смысла, если сгинешь по своему недомыслию... Наверное, молочко начало действовать, раз такая пафосная фигня лезет в голову… И тем не менее, тем не менее....
Кто я? Матрешка? Вот первая фигурка – Спиря-плакса, маменькин сынок. Вот вторая – Коста-лохматый, убийца. Третья – Варвакис-лысый, шпион … Может, мне и многое будет позволено... Одного себе нельзя позволять точно: пропасть ни за грош! Нельзя так бездарно распоряжаться сразу двумя жизнями: своей и прапрадеда.
Быть человеком чести? Да! Но не дураком, не безрассудным Аникой-воином! Вон, Геракл, был весь такой крутой из себя, а пропал из-за ерунды! Знаки, знаки, кругом подсказки…
О, какой приятный туман в голове! Карл у Кра... Карл у Клары украл коллары. Калр... А, ну вас к черту, Карлы и Клары! Спать!
… Поздним утром проснулся от боли в ногах. Дергало и тянуло. Покосился на флакончик. Взял в руки и задумался, не выпить ли мне новую порцию «обезбола»?
— Взгляните, Стюарт, перед нами новый поклонник лауданума, – весело воскликнул вместо приветствия зашедший в конюшню Спенсер, обращаясь к своему сопровождающему.
— Лауданум – это все же спиртовая настойка. Местные ее не оценят, – возразил Стюарт. – Вот в нашей доброй старой Англии её принимают все подряд – и дамы из высшего света от мигреней, и маленькие дети, которым работницы фабрик выдают ее как успокоительное.
— О, наш Коста – не ребенок и не томная дама, это мужчина со стальным сердцем.
— Да уж, да уж! Недооценили мы вас, наш маленький храбрый грек. Какие еще секреты скрывает ваш скромный облик?
— Прошу прощения, джентльмены, чем обязан? – с гримасой боли ответил на пустопорожнюю болтовню англичан.
— Не более чем решили вас навестить, – объяснил Стюарт. – А также поблагодарить. Ваша служба у русских закончена. Вы преподнесли нам бесценный подарок, и считайте наши усилия в вашем спасении – нашей наградой за вашу работу.
— И что же дальше?
— А дальше, мой друг, – пояснил Спенсер, – нам следует придерживаться легенды, озвученной нами у кади. Вы мой слуга, и вам надлежит сопровождать своего господина в его вояже. Это внешняя сторона дела. А внутренняя – ampilioris causa, говоря словами древних – это ваше желание спасти своих родных и отдать мне долг чести. Не таково ли было ваше намерение еще вчера?
— Не думаю, – поддержал его Стюарт, – что вам стоит задерживаться в Стамбуле. Начальник стражи Старого квартала явно затаил на вас зуб. Идеальный выход из ситуации – это выезд с вашим спасителем в Одессу. А другой ваш спаситель, господин Цикалиоти, обещал похлопотать о паспортах. Мы ожидаем их буквально в ближайшие дни. Дело – практически решенное.
— И какова же будущая география наших с мистером Спенсером путешествий? Мне будет позволено остаться в России для устройства судьбы моей сестры и ее ребенка?
— Я бы предпочел сохранить наш союз настоящих приключенцев немного дольше, – признался Спенсер. – Как вы смотрите на то, чтобы немного попутешествовать по черноморскому побережью? Взглянуть не только на его север, но и на восток?
— Кавказ? Как вы мне говорили?
— Не будем исключать подобного развития событий – уклончиво ответил Эдмонд – Кто знает, куда нас занесет ветер странствий.
— Вы могли бы меня и не спрашивать, господин. Моя жизнь со вчерашнего дня – в вашем распоряжении. Куда вы, туда и я. Так было записано!
Англичане взглянули меня с толикой ошеломления. Я и сам почувствовал, что переборщил с пафосом. Голова с трудом работала. Боль и маковое молоко – плохие помощники в тонкой беседе. Впрочем, что меня смущает? Принятая мною роль слуги английских господ? Но разве не этого от меня ждут?
— Вы не дворянин, но Homme d`honneur, человек чести, – подвел итог нашей беседе Стюарт.
Понятно, в его понимании «благородный человек» типа меня заслуживал лишь соломенной подстилки в обществе лошадей и безропотного исполнения приказов.
Англичане распрощались, пожелав мне скорейшего выздоровления, и вышли из конюшни. Остановились у ворот и завели неспешную беседу. Мне хорошо был слышен их диалог.
— Вы уже осознали, Эдмонд, в каком положении мы пребываем здесь, в Стамбуле? Это все старина Стратфорд Каннинг, лорд Рэдклиф[1], с его непомерным снобизмом, наш доблестный посол. В том, что нас здесь ненавидят чуть меньше, чем русских, виноват исключительно он. Только представьте: он прямо напротив
