соображения, — отношения на расстоянии — это с огромной вероятностью приговор. Так это или нет, я бы предпочел не проверять. Никаких воздушных замков. Нахер их…
Я хотел, чтобы она выбрала меня. И мой план. И если я ворую у нее что-то… какое-то альтернативное будущее, буду волочь эту ответственность на своих плечах.
Продолжая палевно сипеть, спрашиваю:
— Все это ты сказала своему отцу?
— Нет… — отвечает. — Ему я сказала, что пять месяцев зимы — это не для меня. И что не люблю толпу. И это не выдумка, я действительно так чувствую…
— Это отличные аргументы. Зря он так с тобой…
Яна издает смешок, глядя в мои глаза, но через секунду смеяться перестает.
Я хочу снять с нее напряжение, в которое она укутана. Забрать его себе и пережевать.
Забрать себе ее. Яну Волгину.
Возможно она чувствует опасность слишком хорошо, поэтому медлит сделать шаг. Я даю ей эту возможность. Еще пару долбаных мгновений. Даю возможность передумать и бежать от меня в Москву или в Китай. Ведь если останется, я уже не отпущу.
Может поэтому она так шарахалась от меня с самого начала? Поняла, что я хочу ее присвоить с тех пор, как, твою мать, увидел на ресепшене “Четырех сезонов”.
Ее взгляд плавает по моему лицу, пока я сжимаю лежащие на коленях руки в кулаки. Протянув свою, она опутывает мой кулак прохладными пальцами.
Я послушно поднимаю лицо, когда Яна тянет меня за руку. Встаю, и ей приходится поднять подбородок, чтобы смотреть мне в глаза.
Сдерживаю себя, как могу, но желания у меня примитивные — губы, язык, секс.
Она слишком красивая в этом платье, и в подсознании я трахал ее все время, пока длился наш разговор. Но я знаю, как тонко моя малолетка реагирует на грубость и тупую пошлость, поэтому в известность о своих желаниях ставлю исключительно языком тела — преследую ее с голодом, пока делает шуточный шаги назад; ловлю, обнимая за талию.
Мы кружим на месте, сплетаемся. Руками. Дыханием. Тонкие пальцы гладят мою шею сзади. Если у меня внутри магнит, то у Яны такая же ерунда, потому что к моим губам она прилипает основательно.
Я целую ее, обняв ладонью подбородок. Грубовато, знаю, но сегодня я такой…
— Ты знал, что так будет? — выжимает из себя Волга, когда, заведенный, смотрю в ее лицо.
— Как так?
— Что я никуда не поеду.
Она смотрит на меня пытливо, хоть в моих руках она как горячая карамель: льнет. И обнимает руками за талию так крепко, что боюсь надорвется.
— Нет, — отвечаю. — Обычно ты никогда не делаешь так, как мне надо.
Ее смех оправдан, но по сути это не шутка. Это факт, который только теперь я начинаю воспринимать как должное…
Глава 65
— Так, а где коробка?
Батя разворачивается вокруг своей оси. Осматривает задний двор, даже под стол заглядывает.
Бросив отвертку, которой подтягивал расшатавшийся на стуле саморез, бормочу под нос:
— Блин…
Отряхиваю руки и трусцой бегу в дом, где после клининга все поверхности скрипят. Спустив с потолка чердачную лестницу, быстро ее раскладываю и поднимаюсь наверх, где среди тонны разного барахла нахожу коробку с набором посуды “на особые случаи”, так мы с батей для себе этот набор определили.
На коробке приличный слой пыли. Последний раз мы этой посудой пользовались года два назад, и с лёта вспомнить, по какому поводу это было, у меня не выходит.
В четыре руки быстро разбираем и ополаскиваем тарелки. Мы оба слегка суетимся, уж я так точно.
Я волнуюсь не по приколу, хотя сам не могу сказать нафига. Потребность всем подряд нравиться у меня, кажется, даже в спящие гены не заложена, но сегодня я волнуюсь.
— Я возьму, — Батя забирает тарелки на улицу, а я прячу в угол коробку и отправляюсь на второй этаж, чтобы поменять футболку.
Прикинув, что в запасе есть еще минут десять, прыгаю под холодный душ, предварительно убедившись, что прозрачный пластырь на моем запястье сидит достаточно плотно — моя тату еще в процессе заживления, и я бы не хотел ее намочить.
Звонок в домофон ворот застает меня голым посреди комнаты.
— Артур!
— Иду!
Батя дежурит на крыльце. Когда к нему присоединяюсь, наши гости уже во дворе и активно поднимаются.
Яна идет первой, за ней следует ее мать и брат.
На лице моей девушки интерес и немного смущения, обе эмоции адресованы бате, который, изучает Яну в ответ. Его эмоции описать сложно, все таки у него многолетний опыт в любой ситуации изображать невозмутимость, но я все равно угадываю легкое удивление, когда посылает мне взгляд.
Вдохнув, я провожу рукой по мокрым волосам.
Я не сомневаюсь что вопрос, который прочитал в глазах своего родителя, звучит примерно так — “Ей точно есть восемнадцать?”, и соль ситуации в том, что я напрочь позабыл про этот эффект.
Бросив на меня быстрый взгляд, она протягивает бате руку:
— Здравствуйте, я Яна.
— Игорь Маркович, — жмет он ее ладонь.
— Это вам, — вручает ему коробку с каким-то алкоголем.
— Спасибо, Яна. Ну что, давайте знакомиться, — смотрит он на ее мать. — Игорь.
Ее мать… красивая. Я бы не дал ей больше сорока, и, насколько я знаю, ей тридцать девять. Чуть ниже Яны и блондинка. Волосы до плеч. Яна на нее не очень похожа, разве что фигурой, которая у старшей Волгиной в тонусе. Она быстро осматривает меня с головы до ног, и я слегка тушуюсь, пока это происходит.
Понятия не имею, какое произвел впечатление, но все на своих местах — мне по-прежнему важно произвести нормальное.
— Оксана, — протягивает бате руку. — Очень приятно. — Здравствуй, Артур, — тянет свою ладонь мне. — Ко мне можно без отчества…
— Понял, — осторожно сжимаю ее пальцы.
Ее взгляд снова меня сканирует, и я снова туплю.
— Мы с вами нигде не встречались раньше? — сощурившись, батя присматривается к ее лицу.
Она поправляет сумку на плече и трогает волосы, после чего сообщает:
— Вы однажды оплачивали моей дочери стоматолога. Благодаря Артуру у нее откололся зуб.
Я чешу бровь, принимая этот пинок, но особой ненависти в свой адрес не чувствую, а что касается ее дочери, то мое имя в последнее время она в основном употребляет в паре со словом “ещё”, так что я заслужил прощение.
Если батя и соображает о чем речь, понять это, опять же, сложно. На его лице нихрена не написано, и после минутного молчания он спрашивает:
— И давно это было?
— Кхм…
